Вирджиния Эндрюс - Шепот в ночи
– Вот здорово! – воскликнул Джефферсон. – Я тоже хочу. Можно?
– Спроси Шарлотту. У нее десятки таких портретов на чердаке, которые она хотела переделать, – ответил Лютер и хихикнул.
– Где тетя Шарлотта? – спросила я.
– О, она где-нибудь здесь. Вышивает или переделывает что-нибудь в доме. Направо, проходите в гостиную. Устраивайтесь как дома, а я поищу Шарлотту. Это что, весь ваш багаж? – Он вопросительно взглянул на Гейвина.
– Да, сэр.
– Наши вещи украли, когда мы были в Нью-Йорке на автовокзале, – объяснила я.
– Вот как? Нью-Йорк. Я слышал, что подобное там случается. Вас там могут убить или ограбить сразу, как только вы приедете туда, – кивнул Лютер.
– Это может случиться, где угодно, если вы не следите за вещами, – печально признала я.
Мы пошли дальше по коридору. Дом показался мне даже больше, чем в прошлый приезд. Нам нами висели незажженные канделябры, их хрустальные подвески, в тусклом свете керосиновых ламп и свечей больше походили на льдинки.
Мы повернули и вошли в первую дверь, на которую указал Лютер. Там были зажжены две керосиновые лампы: одна – на небольшом круглом столе, а другая – на темном журнальном столике возле дивана. Лютер прошел направо и зажег еще одну лампу возле книжного шкафа.
– Отдохните тут немного, – сказал он и быстро вышел.
Мы огляделись. Длинный полукруглый диван был застелен старинным лоскутным одеялом. Такого старого я еще никогда не видела. Казалось, тысячи ковриков, лоскутков, кусочков полотенец беспорядочно были сшиты вместе. Тоже самое можно было сказать и про накидки на стуле напротив.
На некоторых стенках я узнала вышивки, сделанные тетей Шарлоттой. Это были изображения деревьев и детей, домашних и лесных животных. Все они висели как попало, словно тетя Шарлотта просто прошлась по комнате и прилепила их там, где только было свободное место. То там, то здесь среди ее работ показались старые картины с сельскими видами, домами и опять – предками.
– Посмотрите сюда! – закричал Джефферсон, указывая в ближайший правый угол.
Там стояли старинные часы, но поверх цифр тетя Шарлотта нарисовала и приклеила изображения различных птиц. Цифра «двенадцать» была совой, а «шесть» – курицей. Там были малиновки и синие птицы, воробьи и кардиналы, канарейки и даже попугай. Все они были нарисованы яркими красками.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – спросил вслух Гейвин. Я только пожала плечами.
– Здравствуйте. Привет, привет, привет, – услышали мы за спинами веселый голос и повернулись, чтобы поздороваться с тетей Шарлоттой.
На ней было надето нечто, напоминающее мешок, расшитый разноцветными лентами. Она была коренастой и полной, такой, какой я ее помнила. Шарлотта до сих пор заплетала свои седые волосы в две косички, причем в одну был вплетен желтый бант, а в другую – оранжевый. Несмотря на морщины, у нее была детская улыбка и добрые большие голубые глаза, которые светились восторгом школьницы. Вместо туфель у нее на ногах были мужские коричневые шлепанцы с белой полоской по бокам и белым кружком наверху, возле большого пальца.
– Здравствуйте, тетя Шарлотта, – сказала я. – Вы меня помните?
– Конечно, – улыбнулась она. – Ты та малышка, которая здесь родилась. А теперь приехала в гости. Я так рада. К нам так давно никто не приезжал. Эмили ненавидела гостей. Если кто-нибудь приезжал к нам, она всегда говорила, что мы слишком заняты или у нас нет места.
– Нет места? – недоверчиво переспросил Гейвин. Тетя Шарлотта наклонилась к нему и зашептала:
– Эмили врала, но она не считала, что это плохо. Теперь она лежит в холодной могиле, правда, Лютер?
– Очень холодной, – подтвердил он.
– А теперь, – продолжала Шарлотта. – Мы должны найти тебе лучшую комнату, а потом сможем болтать и болтать до бесконечности, пока горло не охрипнет.
– Они, наверное, хотят есть и пить после такого длинного путешествия, – догадался Лютер. – Я приготовлю что-нибудь, а ты отведешь их наверх, Шарлотта.
– Хорошо, – кивнула она и хлопнула в ладоши. – Идемте со мной.
Она направилась к лестнице, а Лютер шагнул к нам.
– Я не рассказал ей, что ты говорила мне о своих родителях. Ты сможешь ей все объяснить, когда спустишься в кухню. Я так любил твою маму, – добавил он. – Она на самом деле хорошо с нами обращалась.
– Спасибо, Лютер, – сказала я, и мы поспешили, чтобы не отстать от Шарлотты, которая шагала и шагала, не замечая, что нас рядом нет.
– Лютер говорит, что нам придется выполнять то, что хотела бы от нас и Эмили, например, не пользоваться долго электричеством, а то это обходится очень дорого, – предупредила Шарлотта. – У нас такой большой дом. Но керосиновые лампы и свечи жгите сколько угодно. Только нужно всегда помнить, что их все время нужно заправлять. Я терпеть этого не могу. А вы? – спросила она, останавливаясь.
– В Катлерз Коув у нас нет таких ламп, – произнесла я.
– О, – заметила она Джефферсона. – Привет. Я забыла, как тебя зовут.
– Я Джефферсон, – представился он.
– Джефферсон… Джефферсон, – повторила она и огляделась. – О, вот здесь на стене – человек, его тоже звали Джефферсон, – указала Шарлотта.
– Человек на стене?
– Она имеет в виду картину, – ответила я.
– Да, картину. Он был, гм… президентом.
– Джефферсон Дэвис, – предположил Гейвин.
– Да, – сказала она, хлопая в ладоши. – Это он. Я покажу его вам. О, а как тебя зовут?
– Я Гейвин, – ответил он, улыбаясь. – На стене есть Гейвины?
Она задумалась на мгновение и затем покачала головой. Но вскоре улыбнулась.
– Я знаю. Я нарисую твой портрет и вышью его, и вставлю в серебряную раму. Только найди себе место.
– Место?
– Ну где ты хочешь, чтобы я повесила твой портрет, – объяснила она.
– А, – Гейвин посмотрел на меня и улыбнулся.
– Я меняю все в доме, – продолжала она, пока мы шли дальше. – Эмили сделала его таким мрачным. Она думала, что только дьявол делает все ярким и веселым. Но Эмили больше нет… – проговорила она, поворачиваясь к нам. – Она умерла и улетела прочь на метле. Так сказал Лютер. Он сам это видел.
– Правда?! – воскликнул Джефферсон. Она кивнула и, наклонившись к нему, зашептала:
– Иногда, когда очень темно и холодно, Эмили летает вокруг дома и стонет, но мы плотно закрываем окна и ставни, – добавила она, выпрямляясь. Джефферсон с изумлением взглянул на меня. Даже моя улыбка не разубедила его.
Мы пошли вверх по ступенькам. Когда дошли до площадки второго этажа, Шарлотта остановилась и кивнула направо в кромешную темноту.
– Там родилась твоя мама и ты. Утром я покажу нам комнату, если хотите.
