Ольга Дрёмова - Столичная штучка
— Оно и так не пойдет, — запахивая на себе порванную блузку, с обидой сказала она. — Неужели ты думаешь, что после всего того, что произошло, мы будем вместе?
— А что такого произошло? — в голосе Артема зазвучало искреннее удивление. — Знаешь, тебе нужно немного успокоиться. Сядь, я налью тебе коньячку, мы поговорим, все обсудим…
— Нечего нам с тобой обсуждать и говорить тоже не о чем, — едва шевеля губами, холодно произнесла Алена. В прихожей она оделась и взялась за ручку дверей.
— Ну ты же не можешь все перечеркнуть из-за какой-то ерунды? — глядя на уходящую Лену, не поверил своим глазам Артем. — Подожди, не горячись, давай я тебя провожу.
— Я в состоянии найти дорогу домой самостоятельно.
— Если с тобой что-то случится, я никогда себе не прощу, — и Артем снял с вешалки кожанку.
— Хуже, чем то, что сейчас произошло, со мной случиться уже не может, так что не утруждайся, — тихо обронила она.
— Да подожди ты! — в сердцах вскричал Артем. Он никак не мог поверить в то, что отношения с Аленкой могут закончиться вот так, вдруг, нелепо, из-за ерунды.
— Да, — Алена обернулась и посмотрела Артему прямо в глаза. — У меня к тебе просьба.
— Для тебя — все что угодно, — обрадовался он.
— Забудь, пожалуйста, не только дорогу к моему дому, но и о том, что я существую, — серьезно сказала она.
— А как же свадьба? — побледнел Обручев.
— А свадьбы не будет, — губы Алены слегка дрогнули в усмешке, и серые глаза наполнились слезами. — Все, — выдохнула она, и входная дверь перед носом Артема захлопнулась.
* * *— Не подождал ты, Артемушка, спалил лягушачью кожу, — кисло усмехнулся Обручев, стоя за дверью своей квартиры. — Если в голове застой, будешь вечно холостой. Не люблю французов, — вспомнив о коронном экзотическом супе парижан, с обидой выдал он. Шаги Алены стали тише, а потом звук каблучков исчез окончательно, а Обручев все стоял у двери, прижавшись лбом к лакированному деревянному косяку, и, зажмурившись, качал головой. — У Ивана-дурака хоть шанс был, а у Артема-умника — никакого, — горько подытожил он, вешая кожанку на крючок и направляясь в кухню, где на столе, переливаясь янтарными зайчиками настенного бра, его поджидал старый, проверенный друг — непочатая бутылка коньяка…
Торопливо стуча каблучками по мелким выщерблинам асфальта, Алена старалась поскорее миновать отрезок тротуара, видный из окон Артема, и только свернув за угол, она глубоко вздохнула и почувствовала, что все мышцы ее тела до предела натянуты, как хорошая бельевая веревка. От напряжения ломило спину, а к плечам подбиралась судорога. Попытавшись расслабиться, Аленка опустила плечи, но по всему телу тут же побежали мурашки, и, задрожав, она была вынуждена сжаться заново.
Шагая к дому, Алена перебирала события последних месяцев и думала о том, что их разрыв с Артемом — скорее закономерность, чем случайность. Все это время она подспудно, втайне от самой себя, сравнивала Артема с покойным Ванечкой, стараясь найти любовь там, где ее не было. И в том, что сегодняшний вечер поставил в их отношениях жирную окончательную точку, виноват не Артем, а она сама.
Спрашивать себя, правильно ли она поступила, не было никакой надобности: с души ее будто свалился камень, тянувший к земле и заставлявший горбиться, и вот теперь от чувства освобождения внутри нее поднималось восторженное ликование. Наверное, по отношению к Артему она поступила непорядочно, поманив призрачной надеждой и тут же забрав ее обратно, но жить, согнувшись в три погибели, и нести на своих плечах груз невысказанности и двойного обмана, не легче.
Подняв голову и взглянув на непрокрашенные лоскуты поздних апрельских сумерек, Алена улыбнулась и распрямила плечи. Ватная серость низкого неба, почти касавшаяся ладонями асфальта, закутала ее в свое старенькое лоскутное одеяло, и дрожь прошла.
Над дверью ржаво тренькнул звонок, и с расширенными от волнения глазами Анатолий застыл, как вкопанный. Сердце его билось гулко и неровно, пропуская удары и отдаваясь тупой болью в спине.
— Бабуль, звонили! — Вовчик метнулся к дверям, но железная ладонь старой леди опустилась на его плечо и пригвоздила торопыгу к полу.
— Тебе послышалось, — глядя внуку в глаза, спокойно проговорила она. Брови Евы Юрьевны многозначительно поднялись и, зацепившись у переносицы вопросительным знаком, почти соединились.
— Я точно слышал, — Володя повернул голову и с удивлением уставился на бабушкину руку, крепко держащую его за плечо.
— Ничего точного, друг мой, в этом мире не бывает, — с достоинством качнула головой та, — потому что все в этом мире относительно.
Звонок дренькнул еще раз, и Анатолий беззвучно подошел к дверям вплотную. Прикоснувшись ладонями к обивке, он почувствовал, что его душа уходит.
— По-твоему, у меня галлюцинации? — Володя попытался снять руку Евы Юрьевны со своего плеча. — С той стороны двери наверняка мама.
— А с этой — папа, — речная вода глаз старой леди стала прозрачнее, а уголки рта поползли книзу. — Ты, Вовчик, грозился помыть посуду, — бабушка развернула внука к дверям и, сняв руку с его плеча, слегка подтолкнула к кухне.
— Я ничего такого не говорил, — при воспоминании о промасленном противне Вовчику стало не по себе.
— Это ты от скромности, — ввернул Федор, рассматривающий одну из саксонских достопримечательностей Евы Юрьевны.
— Что за бред? — глаза Володи поползли на лоб. — Они что, так и собираются стоять по разные стороны двери и слушать сопение друг друга? Лучше я открою, и вся эта морока закончится, — хмурясь, он посмотрел в сторону прихожей.
— Я думаю, это будет совсем не лучше, — чуть холоднее обычного отозвалась старая леди, и Вовчик понял, что он пытается вторгнуться не на свою территорию.
Почувствовав, как бабушка подтолкнула его к дверям кухни, он с сожалением посмотрел на темный проход, ведущий в коридор, и разочарованно вздохнул. Услышав, что «собачка» входного звонка щелкнула, Вовчик замер посередине кухни и, для того чтобы лучше слышать происходящее, даже вытянул шею в сторону прихожей. Высунув кончик языка, он напряженно вслушивался, но, сколько ни старался, не мог уловить ни единого звука.
— Не больно-то и хотелось, — буркнул он, открыл воду и зажег гудящую горелку газовой колонки. Взметнувшись, язычки огня зашипели, отрезав Вовчика от реальности внешнего мира.
Войдя в комнату, Ева Юрьевна посмотрела на Федора, благовоспитанно склонившегося над пропыленной фарфоровой статуэткой и усиленно изображающего заинтересованность ценным экспонатом домашнего музея.
