Парадокс Севера (СИ) - Побединская Виктория

Мы оказались слишком близко. Настолько, что я могла почувствовать запах его геля для бритья. Стоило немного наклониться и случилось бы непоправимое, поэтому я замерла на месте, стараясь даже не дышать. А потом за окном погас фонарь.

Комнату залило чернотой, среди которой я различала лишь вспышки гирлянд, да серебристый блеск мужских глаз, ломающих темноту ночи, лед в которых вдруг тоже заволокла тьма. Я не осознала, в какой момент мои пальцы оказались в его волосах. Когда свет снова загорится, я сгорю от стыда, раскаляясь как солнце, но пока никто не видит, пока маски упали, быть может он позволит себя касаться?

Я не хотела думать о том, что будет дальше. Потому что именно сейчас, впервые за несколько лет, чувствовала себя цельной, целостной, живой. По-настоящему.

Он прошептал едва различимо:

— Иди ко мне.

И когда я едва не упала в обморок от страха, возбуждения и желания сбежать, коснулся своими губами моих.

Мягко. Как будто пробуя.

Его руки заскользили по моей спине, нежно и бережно, боясь испугать неосторожным движением. Вверх и вниз, приподнимая край тонкой блузки, приручая не бояться.

Сжав мою талию, он усадил меня на себя, и я задохнулась, скользнув вперед. Упираясь разведенными коленями в диван.

— Диана, — сипло прошептал Север. Широкие мужские ладони опустились на мои бедра, качнув на себя. А потом он вновь поцеловал — мягким прикосновением губ и кончика языка — для проверки моей решимости. И я позволила себе прильнуть к нему, признавая, что все это время хотела этого. Месяцам пыталась избавиться от мыслей, заполняя их ненавистью и воспоминаниями о прошлом, в надежде, что образ Севера исчезнет из моей головы. Но не вышло.

Вдох. Выдох. Я закрыла глаза, снова встречая ртом его губы.

На этот раз глубоко, по-настоящему, сводя в слепой темноте с ума.

Попыталась чуть отстраниться, но он, не отрываясь от моих губ, прошептал «нет» и углубил поцелуй.

Господибожемой.

Я приподнялась, чтобы снова опуститься в его руки. Чувствуя, как упирается между бёдер металлическая пряжка его ремня.

Сама не заметив, сцепила руки позади его шеи, наклонила голову, прижимаясь сильнее. Не понимая, откуда в моих касаниях столько ласки, нежности, обычно мне не свойственной. Даже не предполагала, что это во мне есть. Ведь все, что, казалось, осталось внутри — руины, а снаружи сплошная броня, не подпускающая никого на расстояние удара.

Как и у него. Тот самый угол души, куда он никого не впускал раньше. Место, куда более сокровенное, чем его квартира или имя, которое он не позволяет никому произносить. Спрятанное за стальным каркасом ребер. К которому не ведёт не один известный человеку путь, но который мне так внезапно открылся. Упав на плечи ответственностью. Кольнув опасением. Но распустившись внутри живота щекоткой, теплой и ласковой.

Выдох. Вдох.

Север наклонился, касаясь губами кожи за ухом.

Тишину разрезал едва слышимый стон. Его? Мой?

И время на этом моменте замерло. Остановилось вместе со всей планетой. Только старые бабушкины часы на стене продолжали свой ход. Их щелкающие шаги стрелок — единственный звук, разбивавшийся о тишину комнаты. А еще дыхание.

Вдох. Выдох.

Север провел пальцами по краю моего подбородка.

Прошептал едва различимо:

— Скажи, что ты будешь со мной.

Казалось, сердце сейчас вырвется из ребер птицей.

— Именно это я загадал.

Последние стены пали, окончательно стирая образ Севера, и на моих глазах начал появляться образ Виктора. Его губы, руки, шепот. Он был везде. Опрокидывая мой мир снова и снова.

Я глядела в его глаза с разбитыми во всю радужку зрачками, в которых плескалась одержимость, но впервые мне не хотелось сбежать или отодвинуться. Потому что я знала его до дна. Каждую каплю — все достоинства и недостатки. Потому что я ему верила. Так, как никому прежде.

И я сказала «да». Ведь сегодня был мой восемнадцатый день рождения, на который сама вселенная впервые в жизни разрешила просить все, что угодно.

И я выбрала его.

Утро следующего дня началось необычно. Потому что я танцевала. Прямо под играющего из старого радиоприемника песню, помешивая кашу на печке и нескладно подпевая куплету.

Виктор уехал ночью. Оставив на всякий случай деньги на такси и убедив оставаться дома столько, сколько потребуется.

— Я улажу все проблемы с твоим деканом в случае чего, — пообещал он, уходя. Прощаясь снова и снова.

С Севером я впервые узнала, самая большая проблема с прощаниями в том, что каждое из них означает новый поцелуй. Перетекающий в следующий, а потом в следующий, до саднящих губ и какой-то сумасбродной больной потребности не отлепляться друг от друга вообще ни на секунду.

— Ну все, Диан, я пойду, — произносит Виктор. Его ладонь скользит по моей щеке, поглаживая.

Полумрак коридора. Не застёгнутое пальто и наспех накинутый шарф. Два шага назад. Глаза в глаза.

— Иди… — отвечаю я, вкладывая в эти слова совсем иной смысл, но который он так четко умеет считывать. А потом снова губы к губам, ладони в волосы, и задохнуться друг в друге до следующего «до встречи».

Я тянусь на носочках.

Ему приходится наклоняться.

Неидеально.

Но так правильно.

В этот миг все прошлые воспоминания начинают стираться, словно кто-то водит по ним ластиком, зарисовывая новые поверх. Кадр за кадром.

Длинные пальцы, подушечкам которых Виктор касается моей шеи и подбородка, вырисовывая какие-то сложные узоры; кончик носа, игриво заигрывающий с моим; мягкие волосы, которые я пропускаю сквозь пальцы…

— У меня машина разогрелась. И отключилась. Дважды уже.

— Конечно… Да…

Но вместо того, чтобы отпустить, я касаюсь его припухших губ, что выглядят еще более соблазнительными, чем обычно. Светло-серые радужки тут же практически скрываются из-за стремительно расширившихся зрачков, глядя в которые я словно в пропасть проваливаюсь. Как Алиса в страну чудес.

Только там нет белых кроликов с часами, ожидающих тебя на чай. В глубине его взгляда таится безумие в чистом виде. Любое, даже самое яростное сопротивление которому бесполезно.

Опасная игра, знаю. Но не могу удержаться от соблазна.

И мы снова накидываемся друг на друга как изголодавшиеся.

— Выставь меня за дверь, — просит он. — Иначе я не уйду.

А сам в это время целует так мягко и сладко, что колени подгибаются. Все-таки Леся не ошиблась насчет его губ. Генетика — вещь потрясающая.

Я тянусь к нему, оставляя еще хотя бы один, мимолетный поцелуй. Последнее объятие. Последнее «пока».

— Давай, иди. — И прижимаюсь щекой к его рубашке, закрыв глаза.

Пахнет счастьем.

Он медленно гладит пальцами мой затылок, спрашивая:

— А я должен?

И я блаженно улыбаюсь.

Ладно, так уж и быть. Оставайся еще на пять минут.

Пять минут превращаются в десять. Десять в час.

Ночь разбивается последними всполохами утра.

Где-то на задворках потонувшего в сахарном сиропе разума еще бьется мысль, что такие поцелуи обязаны сопровождаться медицинским предупреждением, потому что кажется, сердце просто не выдержит чувств, наполняющих его.

Потому что мне уже не кажется.

Потому что я действительно счастлива.

Вдох. Выдох.

Все-таки эти прощания, та еще подстава…

Весь следующий день я занималась уборкой, то и дело подушечками пальцев ненароком касаясь губ, которые до сих пор саднили. Но саднили так сладко и приятно, что стоило снова подумать о произошедшем, внутри все ёкало.

А еще в моем новом телефоне появился новый контакт. Наслаждаясь каждым нажатием на буквенные иконки, я напечатала лаконичное «Север», но потом стерла и заменила на настоящее имя, словно провела черту, оставляя все прошлое в старом году.

«Виктор».

Бабушку выписали спустя два дня. Деньги, оставленные Северовым, не понадобились. Вместе с теть Катиным зятем, дальнобойщиком Игорем, удачно вернувшимся под новый год в деревню, мы забрали бабулю из больницы и привезли домой.