Василий Коледин - Благие намеренья (СИ)
- Лежи. Тебе холодно? – спросил я.
- Да…
- Сейчас разожгу костер, - я освободил от листвы пространство возле входа, немного окопал его палкой, создав нечто вроде очага.
Потом вылез и стал собирать валежник, далеко не отлучаясь от дольмена. Собрав приличную гору возле входа в дольмен, я задумался, как мне разжечь костер так, чтобы легко проникать внутрь дольмена и в то же время не задевать пламя будущего костра. Ничего лучше не придумав, я окопал очаг немного в другом месте и разложил костер немного в стороне от входа, но тем не менее так, чтобы дым от костра уходил в дверь. Наломав сначала мелких веток и подложив под них волокна сухой коры, я достал зажигалку и поджег. Огонь быстро схватил ветки, и они хорошо разгорелись. Подымив немного в самом начале, пламя разгорелось одинаково сильными языками и вскоре приятно осветило внутреннее убранство дольмена, выхватило бледно лицо Кати, отразила мою тень, заплясало на потолке и стенах.
- Так лучше? – спросил я Катю.
- Лучше… теплее…
- Сейчас еще подготовлю дров, чтобы не собирать ночью.
- Иди…
Я вылез из конуры. Быстро, стремительно быстро темнело. Я знал, что на юге сумерек, таких, как в средней полосе, не говоря уже о севере, не бывает, тем более в горах. Надо было спешить до ночи собрать еще хвороста. Близ дольмена я собрал все, что нападало, поэтому мне пришлось отойти метров на сто. И, о чудо! Я задел ногой стеклянную бутылку. Именно стеклянную, не пластиковую. По всей видимости еще при советской власти люди посещали то место. Я внимательно разглядел свою находку. Этикетка уже отсутствовала, но я решил, что по форме и цвету в такой таре хранили минеральную воду, какой-нибудь «Нарзан» или «Машук». Как же я благодарил бога и неаккуратного туриста! Этой бутылке тогда цены не было.
Я помчался к ручью. Тщательно вымыв тару, я набрал в нее холодненькой воды. Напился сам и потом долил воды по горлышко. Радость переполняла меня, словно речная вода найденную бутылку, когда я залез в дольмен. Катя спала. Мне стало жалко её будить и я, оставив бутылку у противоположенной от Кати стенки, подбросив в огонь несколько толстых обломков ветки, вылез на полянку и продолжил собирать сухой валежник, основательно готовясь к ночи.
Закончив с этим занятием, я обратно залез в каменную конуру и сел рядом с Катей. Признаться, я немного замерз. Отсутствие футболки, конечно, сказывалось, но не сильно. Причиной тому была природа. Ночи в горах всегда холодные и остаться после заката без костра означает замерзнуть, не обледенеть, естественно, но так, что зуб на зуб попадать не будет. Прошло около часа после того, как Катя уснула в первый раз, даже не уснула и впала в забытье.
Вечером я нагрел наше временное пристанище, уложил раненную поудобнее, и она забылась в беспокойном, болезненном сне. Как только окончательно стемнело и над горами опустилась непроглядная ночь, подсвечиваемая только хором одиноких звезд, пришли и новые заботы. Температура девушки подскочила так, что я испугался, что прогрессирующая гипертермия её тела может привести к тепловому удару. А потом, сами знаете, чем он заканчивается. Знаете, врачи утверждают, что нормальная температура тела тридцать шесть и шесть, а все, что выше уже ненормально и говорит о болезни, но, когда температура подбирается к сорока и даже сорока одному градусу, все органы перестают работать и человек умирает, выкипает, я бы сказал. Катя горела, и температура была явно не меньше сорока градусов. Катя бредила от жара, ей чудились какие-то люди. Она с ними разговаривала, правда, как я не прислушивался, определить на каком языке она говорила я не мог. Что б хоть как-то облегчить ее состояние мне приходилось обтирать ее холодной водой, так как никакого лекарства у нас с собой не имелось. Вода в бутылке из-за костра, горевшего всю ночь, быстро нагревалась и так же быстро расходовалось, поэтому за ночь я раз десять сбегал к ручью. В кромешной темноте я почти на ощупь и на слух добрался до воды, но уже в третий раз я выучил дорогу и шел уверенно, ни разу даже не споткнувшись.
- Пить… у нас есть пить? – Катя открыла глаза, приподнялась на локте.
Пот струйками бежал по ее изможденному, вдруг осунувшемуся и ставшему скуластым лицу, капельками скапливался на лбу и бровях. Но слава Богу, она была в сознании.
- Есть. Пей, я еще принесу… - я поднес к ее губам горлышко бутылки, и она стала жадно пить.
- А откуда у нас бутылка, - оторвавшись от жадного питья, спросила девушка.
- Я нашел.
- Помыл? – она сделала усилие над собой и пошутила.
- Очень тщательно.
- Я люблю тебя…
- Я тебя тоже очень люблю! Выздоравливай! Как только тебе станет лучше, мы пойдем. Хватит жить в лесу.
- А сколько мы здесь?
- Много уже. Скоро будет двенадцать часов, - я поцеловал ее в лоб. Жар немного спал, но все равно она ещё горела.
- Я хочу домой…
- Обязательно пойдем, домой.
- А ты знаешь где он, мой дом?
- Да.
- А я не знаю…
- Твой дом у меня. Ты моя женщина и уже давно мой дом – это твой дом.
- Спасибо…
Она опять легла и закрыла глаза. Небольшое напряжение вызвало у неё полный упадок сил. Конечно, ее срочно необходимо было вести в больницу, но мы находились в лесу, неизвестно, как далеко от какого-нибудь населенного пункта, без средств передвижения и никакого врача рядом не было. Катя уснула. Я вылез из дольмена и сел снаружи, опершись на его каменную и безразличную, внешне всегда спокойную стенку. Светало. Ночь почти прошла. Слава богу! Давно у меня не было таких ночей. Я ни разу не сомкнул глаз.
Я достал из кармана штанов смятую пачку сигарет и посмотрел внутрь. Осталось четыре сигареты. Прикурив одну, я выпустил ее дым в сереющее небо. Звезды гасли по одной, но надежды в отличие от них зажигались. Катя спала и самое худшее пока не наступило. Усталость сковывала мозг и мышцы. Но сигарета немного меня взбодрила.
Мысли стали блуждать, возникли какие-то воспоминания, приятные и не очень. Вспомнился весь вчерашний день до мельчайших подробностей. Меня стала грызть только одна мысль – зачем я поехал с Иваном и почему не оставил Катю в отеле. Ведь она словно чувствовала и не хотела в общем-то ехать. Иван настоял. Знаете, бывает, что часто коришь себя за какой-нибудь поступок, принесший тебе и окружающим неприятности. Думаешь, думаешь, готов все отдать только бы вернуться в прошлое и изменить ход вещей. Но возврата назад не бывает.
Сигарета обожгла мне губы, и я затушил окурок о стенку дольмена. То там, то сям стали просыпаться птицы. Все уверенней приходило утро. Я только на секунду прикрыл воспаленные глаза.
