Наталья Шумак - Провинциальный роман. Книжная девочка
Арина застонала. Как противно, как отвратительно! Мерзость, да и только. Но Анна Ивановна, в глазах которой девушка обзавелась мученическим венцом, перебила увлекательное повествование о распутной красавице.
— Чего, Арин? Сердце? Или рука устала?
Злоба, душившая девушку ослабила хватку. Кто она такая, чтобы судить? Сплетни существовали всегда. Люди несовершенны. Даже самые лучшие из них. И она произнесла извиняющимся тоном.
— Уже легче. Одна секунда и отпустило. Не волнуйтесь.
— Может водички подать?
Арина улыбнулась.
— Водички у меня уже полное пузо, вон сколько влили. Еле терплю. Не позовете тетю Зину? Пожалуйста. А то еще флакон капать, не выдержу ни за что.
— Сейчас, Валю отправим, она у нас самая шустрая. Пока я доползу, ты сто раз описаешься.
Тетки захихикали, не обидно, а сочувственно. Они хорошо понимали Арину. Валентина, действительно была самой подвижной, в некотором смысле. У нее была сильно повреждена рука. Две спицы в кости, разрыв связок. Как их сшили, пока и не проверишь. Самолет, так называется конструкция, которая удерживает руку, отведенной в сторону. Анна Ивановна подтолкнула костылем тапочки гонцу. Не больно с ее рукой в тесной палате нагнешься и под кровать залезешь. И Валентина отправилась в поход. Нянечка появилась быстрее, чем посланная за ней. Подняла с пола судно и подставила жертве внутривенных капельных вливаний. Попутно приосанилась и изрекла.
— Эх, бабы. Ни одной легкой у вас в палате. Даже судно подать некому.
Валентине это показалось выпадом.
— И как по-вашему я туда протиснусь? Мимо Светы? Если только боком. А нагибаться? Как раз Светке в глаз самолетом засвечу.
Няня вытянула судно, поджала губы и ушла с оскорбленным видом. Арина разрядила обстановку.
— Приходит палатный, и видит подбитую физиономию. Что за дела?
Она ловко передразнила Алексея Анатольевича. Женщины захихикали.
— А Светлана отвечает. Это меня Валентина измордовала.
Интонации Светы ей тоже удались. Теперь уже грянул хохот. Анна Ивановна вытерла глаза краешком цветастого платка.
— Ох, девка, чистый комик.
За всеми происшествиями, слава Богу, забыли про аморальное поведение медсестры. И речь зашла о детях. Благодатная тема. Можно не напрягаясь, отключиться и не психовать. Ничего, вот Димочка наушники принесет — наступит царство полной свободы от чужих разговоров. Скорее бы.
* * *Нога упорно отказывалась заживать. Арина с ужасом рассматривала ее во время перевязок. Тонкая и бледная, как макаронина, разрезанная в пяти местах. Две глубокие незаживающие язвы. И прочая, и прочая, и прочая.
В субботу утром Родионова ждала санитарку тетю Зину — голову мыть. Сидела на кровати, откинула простыню — в начале августа город соревновался с Африкой, где жарче, там или здесь? Молча наматывала на палец засалившийся хвостик. В дверь постучали коротко и четко.
— Войдите.
Скомандовала Анна Ивановна, которую тоже никак не выписывали. Две другие койки пустовали. Валентину отпустили неделю назад, а Светлану перевели в неврологию.
— Войдите.
Повторила Анна Ивановна. И дверь распахнулась. Сначала появился нереально огромный букет чайных роз, следом — широкоплечий, коротко стриженый мужчина в белой накидке. Она забавно смотрелась на богатырских плечах.
— Здравствуй, обманщица.
Арина охнула и залилась краской. Подхватила простыню, натянула до подбородка. Закрыла лицо руками. Мужчина положил букетище на пустующую кровать напротив Арины и остался стоять в двух шагах от девушки.
— Здравствуй, говорю.
Она покачала головой. Малиновые ушки и шея, взлетевший хвостик — вот и весь ответ.
— Пороть тебя нужно за такие фокусы. Я не о прыжке в окно, конечно. Я о гинекологии, муже и прочем.
Обманчиво ленивые интонации голоса и следом почти рык.
— А ну, посмотри на меня!!!
Анна Ивановна заворожено обмерла. Вот это мужик! Вот это мужик! Господи, что ж ей такой не встретился?!
— Давай. Убирай ручки и смотри. Я жду.
Арина испуганно послушалась. В ее глазах светилась невозможная радость потерявшегося ребенка, которого, наконец-то, нашли. И стыд. За содеянное. И вера, что накажут и простят. И печаль, печаль много страдавшего существа. И, самое главное — любовь. Просто любовь.
— Вот и встретились.
Анна Ивановна, проклиная собственную тактичность, с трудом поднялась и захромала прочь из палаты. Это сколько же важного и замечательного она упустит?! Дверь за ней закрылась совершенно беззвучно.
— Федор. Федор.
Арина смотрела в любимое лицо, прорезанное новыми морщинками. Стрижка, взгляд — все было другим.
— Федор.
Он упруго и быстро присел на корточки, взял маленькую ладонь.
— Пальцы грызешь? Не стыдно?
И поцеловал. Выпрямился, мгновенно, выпустил руку, подошел к окну. Что он там рассматривал? Арина не видела выражение его лица. И хорошо, что не видела. На какое-то мгновение ему показалось, что приезд сюда был ошибкой. И эта маленькая бледная девочка в пропотевшей футболке? Эта девочка его фея? Та, чей голос помог ему выжить? Она сказала негромко.
— Видишь, на самом деле все не так.
— Что?
— Все. Даже цвет моих волос. Все совсем не так, как казалось, правда? И потом, я…
После едва заметной заминки, она нашла в себе силы продолжать.
— И потом, я без пяти минут калека. Буду хромать. Это совсем не то, что нужно тебе. Абсолютно. Прости, что пыталась тебя обмануть. Я хотела, как лучше. Ты бы рассердился на меня и все. Зачем видеть… это? Меня такой. Здесь.
Она обвела рукой палату.
— Хорошо, что ты приехал. Я увидела тебя. Не бесплотный голос в трубке. Ты! Спасибо, но все ни к чему. Зря. Уезжай. Я тебя очень прошу. Даже говорить ничего не надо. Уходи. Уходи!
— Рина.
Он ответил без всякой связи с ее мучительным монологом.
— Рина, о чем ты мечтаешь? Чего хочешь больше всего на свете? Скажи?
Она промолчала. Огромная фигура Федора у окна загораживала солнце. Ей, во всяком случае, так показалось. Он уйдет, а в палате останется сумрак. Короткий ежик его волос блестел. Хорошие кремовые брюки и рубашка цвета топленого молока. Темно коричневые сандалии на босую ногу, ремень в тон. Ну почему, почему он настолько безупречен??? Все в Арине кричало от боли. Почему? Он отошел от окна, присел на кровать рядом с букетом. Коротко и требовательно посмотрел в зеленые заплаканные глаза.
— Малышка. Обстановка хреновая, согласен. Но ты не ответила.
— Я не поняла.
— Есть у тебя мечта?
— Была.
— Какая?
— Что бы ты был жив. Вот и все.
