Сэнди Блэр - Незнакомец в килте
Бет с трудом поднялась, удивляясь тому, что ее не тошнит.
Сунув кинжал в ножны и глядя в окно, Дункан неожиданно спросил:
– Теперь ты покинешь меня?
Бет пожала плечами.
Разумеется, ей хотелось вернуться к прежней жизни, где ее никто не станет убивать мечом, где она сможет говорить на нормальном английском и все ее поймут, где у нее друзья, где она всегда может выпить чашку кофе и воспользоваться настоящей косметикой. Но с другой стороны, дома в полном смысле этого слова – с настоящим мужем, детьми – у нее в той жизни никогда не будет. Правда, у нее уже был призрак, но это ведь не живой Дункан.
Тяжело вздохнув, Бет призналась:
– Пока нет. По крайней мере если ты сам не захочешь, чтобы я тебя покинула.
Не желая смотреть на него, чтобы не помешать ему принять решение, Бет подошла к окну. Чувствуя, что у нее по-прежнему болят голова и сердце, она бросила взгляд на стены замка, где, освещенные масляными факелами, пламя которых колыхалось на ветру, расхаживали часовые.
Стараясь изобразить деловой тон, что оказалось не так-то легко, поскольку у нее ужасно болело горло, Бет проговорила:
– Я никогда не думала, что буду носить обручальное кольцо, а уж что выйду замуж за такого человека, как ты, и подавно. Но теперь это кольцо так меня пугает…
Дункан встал.
– Думаю, любая женщина на твоем месте испугалась бы.
– У тебя до меня было три жены, и все они носили это кольцо. Ты любил хоть одну из них?
Почему она спрашивает? Какая ей разница, способен он на это чувство или нет?
Бет положила руку на живот. Интересно, зародилась ли в ней новая жизнь? Именно это – а не то, любит он ее или нет, – будет основополагающим фактором, когда придется решать, оставаться ей в этом мире или вернуться в двадцать первый век.
После небольшой паузы Дункан ответил:
– Я горевал, когда погибла Мэри.
Да, она читала про это. Дункан испытывал чувство вины, но не любил ее. Но что, если он лгал самому себе? Что, если на самом деле все-таки любил? Не зря же он построил в ее честь часовню…
И что он напишет – и напишет ли вообще о ней, если она решит снять обручальное кольцо навсегда? Будет ли горевать? И о чем? О том, что лишился возможного наследника, вкусной еды и уюта в замке? Обо всем этом или о чем-то одном? Как бы то ни было, о ней Дункан определенно горевать не будет. Ведь он так ни разу и не сказал, что любит ее. И почему, собственно, этот человек должен ее любить?
Бет с горечью почувствовала, что на глаза ее начинают наворачиваться слезы, а в горле застрял комок. Красотой она не блещет, да и никакими достоинствами не обладает… Когда Дункан чуть было не снес ей голову с плеч, перед глазами ее за секунду промелькнула вся ее жизнь. Она не знала и, быть может, никогда не узнает, почему он этого не сделал, но все равно должна поблагодарить Господа за это – ей всего двадцать четыре года, и пока еще рано умирать…
Дункан не сводил глаз с Бет, а та все всматривалась в ночную тьму, словно пытаясь собраться с мыслями. Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Когда Бет прямо на его глазах превратилась в призрак, у него едва не остановилось сердце; но этот страх не шел ни в какое сравнение с тем, который он испытал только что, поняв, что может потерять ее навсегда. С самого первого дня Бет говорила ему только правду: она и в самом деле появилась здесь из двадцать первого века, и он не вправе винить ее, если она решит исчезнуть из его жизни навеки. После всех волнений, которые она из-за него перенесла, именно этого он и должен ожидать.
Так почему при одной мысли об этом ему становится не по себе? Почему так ноет сердце? Дункан никак не мог этого понять. Одно он знал совершенно точно: ему придется сказать Бет горькую правду, прежде чем она его покинет. Он обязан сделать для нее хотя бы это.
Подойдя к жене, он остановился у нее за спиной и негромко проговорил:
– Бет, теперь я верю всему, что ты мне рассказала. Ты и в самом деле пришла ко мне из другого мира и времени. – Взглянув на звезды и собравшись с духом, понимая, что должен сказать ей все, Дункан продолжал: – Мне трудно было принять на веру все твои истории – ведь если бы я поверил во всякие небоскребы и прочее, я должен был бы также поверить в то, что душа моя не успокоится после моей смерти и будет вечно бродить по этому замку. – Он тяжело вздохнул. – Мне было гораздо легче считать, что ты меня обманываешь, чем признать, что я проклят за то, что сделал, за те жизни, которые отнял.
Бет круто повернулась и взглянула ему в лицо: в глазах Дункана стояли слезы; невидящий взгляд его был устремлен поверх ее головы в темную ночь.
Боже правый!
Она положила руки ему на грудь и почувствовала, как неистово колотится его сердце. Он боялся не за нее – за будущее.
Как она могла забыть, что Дункан – глубоко верующий человек, на которого огромное влияние оказывает церковь, определявшая жизнь людей в средние века. Ей следовало предугадать, какое значение окажут на него ее слова.
– Прости, я не подумала…
Дункан медленно и нежно обнял ее, по-прежнему глядя через окно на звезды.
– Бет, тебе не за что просить у меня прощения. Просто ты сказала правду. – Он перевел на нее полный тоски взгляд и грустно улыбнулся. – Я сам виноват в том, что никогда не смогу обрести покоя.
– Но в чем же твоя вина? Ты честный, хороший человек; не может быть, чтобы…
– Милая Бет, – перебил ее Дункан, не дав договорить, и поцеловал в лоб. – Ты хочешь облегчить мои страдания, но все напрасно. Я не достоин твоего прощения. Ведь я чуть было не убил тебя!
– Тебе было страшно. Страх перед неизвестностью может…
Дункан прижал палец к ее губам.
– Я уже трижды вдовец и несу груз этой вины. Кроме того, не забывай, что я убил в сражениях больше людей, чем у нас с тобой пальцев на руках.
Бет изумленно взглянула на него, и он прошептал:
– Ну да, детка. Почти шестьдесят человек.
– Неужели? – пролепетала Бет.
Ну что тут скажешь? Попробовать убедить его, что это не так уж и много и что ему не стоит об этом беспокоиться, потому что он превратится в довольно-таки приятное привидение, лишь время от времени подверженное вспышкам гнева? Глупо и бессердечно. Такое завершение их совместной жизни ей вовсе не по душе.
– Миледи? – вывел ее из задумчивости голос мужа.
– Да, Дункан?
– А у меня будут дети? По крайней мере оставлю я после себя наследника?
Ну вот, теперь еще и это.
Бет осторожно провела пальцем по его четко очерченным губам, смахнула с гладкой, чисто выбритой щеки приставший к ней волос. Дункан и бреется только затем, чтобы сделать ей приятное.
«Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы то, что я сейчас ему скажу, сбылось», – взмолилась она про себя, а вслух прошептала:
