Лорейн Заго Розенталь - И снова о любви
Мне хотелось, чтобы сегодняшний вечер оказался просто кошмарным сном. Чтобы Блейк проявил характер и предпочел меня своему отцу. Но этого не произошло. Плюшевая зверушка и университетская толстовка — вот и все, что у меня осталось. Я вынула толстовку из тумбочки и завернулась в нее. Это была единственная вещь, надев которую я могла успокоиться и уснуть.
В полдень позвонила Ли. Мама вошла ко мне в комнату и потрясла за плечо, чтобы разбудить.
— Не хочу говорить с ней, — бросила я, потому что вчерашнего вечера не было бы, если бы не Ли.
Она виновата в том, что я встретила Блейка и Дэла. Разумеется, я могла быть просто хорошей подругой, а не ухлестывать за ее кузенами. К тому же я не сдержала обещания. Перед Рождеством я дала слово, что больше ее не предам. Наверное, сейчас я получила по заслугам, но нести бремя вины было уже невмоготу.
Мама решила, что я слишком слаба для разговоров. Она сказала Ли, что у меня гастроэнтерит или еще что-то там. Я не стала возражать, потому что это удобно — больные весь день лежат в постели, а мне только того и нужно было. Минуту спустя мама повесила трубку и крикнула из кухни, что Ли позвонит, когда в следующий раз приедет в Нью-Йорк.
По мне, так она вообще могла бы больше не звонить.
Я провела в постели почти весь день и практически всю следующую неделю, притворяясь больной, лишь бы не ходить в школу. Не снимала толстовку, не принимала душ и вышла из дому всего один раз — в библиотеку, где, прячась между стеллажей, листала медицинский справочник в страхе, что венерическая болезнь Дэла недолечена.
«Запущенный сифилис ведет к поражению головного и спинного мозга, сердца и других органов. На поздних стадиях характеризуется параличом, онемением конечностей, развитием слепоты, наблюдается слабоумие. Последствия достаточно серьезные и могут привести к смерти».
Больше всего — даже больше смерти — меня пугала слепота. Я представила, что абсолютно ничего не вижу, мама одевает и причесывает меня. Она никогда не сделает это правильно. Я состарюсь, волосы поседеют, а она их даже не покрасит. Все кончится тем, что я, скукоженная старуха в темных очках, на трясущихся ногах буду ковылять по Бруклину, стуча клюкой по тротуарам и пугая соседских ребятишек.
Я решила немедленно сделать тест на беременность и сдать на анализ кровь, пусть хоть сто раз проткнут мне иглой вену.
— У тебя завтра педсовет? — спросила я вечером маму.
Она кивнула. Сидя на диване, мама курила «Пэлл-Мэлл» и пыталась писать роман — сюжет пришел ей в голову, пока она чистила кухонную раковину. Она улыбнулась, глядя в скрепленный спиралью блокнот в обложке веселенького розового цвета. Такие выбирают школьники с надеждой на большие успехи в новом учебном году.
— Вот было бы хорошо, если бы роман удался. Но я его, вероятно, не закончу.
— Да, вероятно, — откликнулась я, потому что знала — у нее нет ни единого шанса.
Мамина улыбка померкла, но это было правдой.
Она отложила блокнот.
— Когда ты сходишь в душ? Волосы уже сальные. Не знаю, зачем ты обрезала челку. Теперь она лезет тебе в глаза. И толстовку ты сто лет не снимала.
И действительно, я вела себя как Ли. Но ей было проще — М. Г. ушел от нее не по своей воле.
— Ну и что? — бросила я. — Всем наплевать, как я выгляжу.
— Мне не наплевать, — сказала мама.
Для меня это не имело значения. Поэтому на следующий день я опять ходила в той же одежде и с немытой головой.
К трем часам я поехала на прием к врачу. В регистратуре назвала свое имя женщине с кожей кофейного цвета и туго заплетенными в косички волосами. Она полистала журнал и спросила: может, я записывалась в другую клинику?
— Нет, — ответила я. — Я звонила сюда.
Тогда она догадалась, что мне назначено не на эту, а на следующую пятницу. Итак, я вновь оказалась на улице, и впереди меня ждали еще целых семь дней паранойи.
В тот вечер я сидела с родителями за кухонным столом. В тарелке бесформенная кучка картофельного пюре утопала в густой коричневой подливе, с краю лежал кусок мясного рулета, покрытого напоминавшим засохшую кровь кетчупом. Маме показалось, что этого недостаточно, и она подкинула мне три полных ложки жареного лука и налила стакан молока.
— Ешь-ешь, — приговаривала она. — Ты так отощала, Ариадна! Надо хоть чуть-чуть набрать вес, а то в школе совсем обессилеешь.
Я прокладывала вилкой колеи в пюре и думала, может ли выкидыш случиться из-за голода. Выкидыш лучше, чем родильная палата, инструменты… и что там еще врачи используют для исправления больших ошибок?
— Не пойду в школу, — заявила я.
— Нет, пойдешь. Ты уже выздоровела.
Это она так считала. Я оставила ее слова без внимания и украдкой спрятала кусок рулета под салфетку. Папа увлеченно читал газету. Мать обвинила его в невоспитанности и заметила, что за столом люди обычно беседуют.
Он оторвал взгляд от газеты, подыскивая тему для разговора.
— Я тут недавно встретил кое-кого, — произнес он.
— Кого? — заинтересовалась мама.
— Саммер Саймон. Поехал на встречу с потенциальным свидетелем в Эмпайр-стейт-билдинг и на входе лоб в лоб столкнулся с Саммер.
Достоинство застольных бесед явно переоценили. От упоминания этого имени и Эмпайр-стейт-билдинг меня затошнило, и я пошла к себе. На лестнице мама догнала меня и схватила за локоть.
— Отстань! — огрызнулась я.
— Да что с тобой? — сказала она суровым учительским тоном. — Почему ты так себя ведешь?
Я ничего ей не рассказала — напомни она, что предупреждала меня, я бы не сдержалась.
Позже, когда родители смотрели внизу телевизор, я сделала ванну с пеной, потому что нервничала и не могла найти себе места. Телевизор меня не интересовал, как и учеба, а рисование казалось глупостью. Бесполезным хобби. Что с него проку, ведь я никогда не стану художницей, а идея с преподаванием неожиданно потеряла для меня привлекательность.
Лежа в ванне по шею в пене, я старалась ни о чем не думать, закрыла глаза и слушала, как течет вода. Снизу доносились взрывы ситкомовского смеха. Потом в дверь постучали. В ванную вошла мама, хотя я и не давала ей разрешения.
— Ты что? — возмутилась я. — Я голая.
— Я тебя умоляю! Мне ничего не видно. — Она уселась на крышку унитаза, голос ее звучал намного мягче, чем давеча на лестнице. — Что случилось, Ариадна? Ты так странно себя ведешь.
«Ну уйди же», — думала я, вновь закрывая глаза.
— Ничего, мама. Все в порядке.
Она не поверила. Сказала, что я мрачная и раздражительная и что больше не рисую. Когда она упомянула Саммер, мне захотелось стечь в сливное отверстие, а оттуда в канализацию вместе с остальной грязью. Самое место для той, кто путается с братом парня, которого она любит.
