Будет больно, моя девочка (СИ) - Мария Николаевна Высоцкая
Прикрываю глаза. Считаю про себя до пяти. Когда открываю, мать Панкратовой уже подошла к нам.
— Ты сообщил родителям, что возвращаешься домой? — спрашивает, внимательно при этом меня рассматривая.
— Им пофиг. Если бы не эта долбанашка, — поворачиваю голову назад, имея в виду классную, — я бы просто улетел сам.
— Понятно, — мать Майи кивает, — такси подъехало. Идемте.
Засовываю в уши наушники и запускаю свой плейлист. Он играет и в тачке, и в аэропорту. Вырубаю только во время посадки и взлета.
Пока самолет набирает высоту, замечаю, что Майя вцепилась в ручку кресла с такой силой, что у нее побелели костяшки. Мы сидим перед крылом самолета. Я с краю, Панкратова посередине, ее мать у иллюминатора.
Чуть позже чисто случайно слышу, как мать спрашивает у Майи о том, почему она снова такая грустная, ведь ничего ужасного не произошло. Типа неприятно, конечно, но не смертельно.
Разворачиваюсь к ним корпусом. Ухмылка на губах появляется сама, Майя ее замечает, потому что реагирует на мои шевеления. Мысль в голове образуется мгновенно. Сколько Панкратовой потребуется времени, чтобы высказать свои обидки и домыслы матери? Много. Решаю ускорить процесс.
— Бабке своей спасибо скажите, — обращаюсь к рыжей. — Она, — киваю на Майю, — парится из-за…
— Замолчи! — Панкратова краснеет, чуть ли не взвизгивает, а потом натурально затыкает мой рот ладонью.
— Майя, — глаза старшей Панкратовой округляются. Тетка явно в шоке от происходящего, не ожидала от любимой доченьки такой бурной реакции.
— Заткнись, Мейхер, — шипит Майя. — Только попробуй.
— Да легко, — улыбаюсь шире, успеваю поймать ее руку. Сжимаю запястье. — Она думает, — встряхиваю руки Майи, — что вы со своим мужем сошлись ради денег и простили ему измену. Возможно, не одну, — говорю негромко. Панкратовой с ее визгами не уподобляюсь.
Есения, судя по лицу, не просто в шоке. Там настоящий ужас.
Отпускаю Панкратову из захвата и откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза. В разворачивающийся рядом разговор полушепотом не вслушиваюсь. Надеваю наушники и включаю музыку, которую слушаю все время до посадки. Ни слезы, которые я заметил в глазах Майи, ни то, как у нее начали дрожать губы, в тот момент меня не трогает.
Вытягиваю ноги, насколько это вообще тут возможно, и закрываю глаза.
В Москве спешу от них отвязаться, потому что вроде как приземлились, можем разбегаться. Только вот рыжая показывает себя той еще дотошной занозой и решает, что проконтролирует, как я доберусь. Поэтому в очередное такси мы снова прыгаем втроем.
Уже у дома старшая Панкратова изъявляет желание поговорить с кем-то из моих родителей, и, как назло, и, честно говоря, к моему удивлению, батя оказывается дома.
— Добрый день, Есения, — рыжая представляется моему отцу. Протягивает ладонь.
— Дмитрий, — отец кивает, бросает на меня вопросительный взгляд.
Майя все это время не отсвечивая прячется у матери за спиной.
— Вот, передаю вам в целости и сохранности, — Есения указывает на меня рукой.
— Ты в Питере должен быть, — цедит батя сквозь зубы.
— Как я понимаю, Дмитрий, вы не в курсе?
— Что он опять натворил?
Рыжая вздыхает, мельком смотрит на Майю.
— Два раза подряд сбежали. Сначала с экскурсии, потом ночью из отеля. Мне позвонила Марта Витальевна вчера, попросила забрать дочь. Вашего пришлось тоже прихватить. У Голубевой не оказалось ваших контактов, а Арсений не очень хотел ими делиться.
— Этот Арсений… У тебя совсем никакой совести нет?
— Не начинай, — отталкиваюсь от стены.
— Спасибо, Есения, — отец сдержанно улыбается, а меня награждает очередным убийственным взглядом.
А вот потом случается то, чего я вообще никак не мог ожидать.
— Я понимаю, Дмитрий, что вы занятой человек, правда понимаю, мы все занятые, но этот здоровый лоб, несмотря на все, ваш сын. С вами не могут связаться, потому что нет ваших контактов, а что, если бы с ним что-то случилось? — спрашивает Панкратова-старшая на выдохе. Такое ощущение, будто ей не все равно. Что за глупые переживательные нотки в голосе?
Отец поджимает губы. Ловит мой взгляд, и я прекрасно считываю его мысли сейчас. Он точно думает про то, что произошло с Олькой.
— Вы правы, Есения, — вздыхает. — Спасибо, что взвалили на себя этого оболтуса и привезли домой.
— Пожалуйста.
— Я распоряжусь, чтобы вас отвезли.
— Будет отлично.
Как только Панкратовы уходят, отец резко разворачивается ко мне лицом. Приходится от неожиданности сделать два шага назад.
— Тебе мало скандалов?
— В самый раз.
— Конечно. Чего я еще ожидал? Что это за девчонка? Куда ты ее втянул? Сам шляешься не пойми где, все уже привыкли. Тебе слова против никто не говорит. Живи в свое удовольствие, сынок. Но девочку эту ты зачем за собой тащишь?
— А что, если я влюбился, папа?
Отец подвисает на несколько секунд. Хмурится. Смотрит на меня как на привидение.
— Влюбился? — переспрашивает, сдвинув брови к переносице.
— Да. Я не могу влюбиться? — прищуриваюсь и складываю руки на груди.
Папа как-то странно качает головой, поджимает губы и, чуть выпучив глаза, спрашивает:
— Стесняюсь спросить, а она в тебя?
Отворачиваюсь неосознанно. Плевать уже, вру — не вру, но то, что ответ на вопрос отца отрицательный, он, естественно, просекает.
— Ты у меня анализировать умеешь вообще? — тяжело вздыхает. — Не смей терроризировать девчонку. Знаю я твои методы. И «любовь» твою тоже знаю. Эта Есения за свою дочь башку тебе, идиоту, открутит. И правильно сделает, я скажу. Только попробуй мне еще…
— И что будет? — перебиваю его с улыбкой. Откровенно глумлюсь.
Отец выдыхает. Устало. С печалью в глазах. Я ее вижу. Не первый раз уже вижу, но раньше вот этот взгляд меня не трогал, а сейчас почему-то пробирает. Сглатываю, продолжая строить морду кирпичом, а-ля мне на все плевать.
— А ничего, сынок, не будет. Ничего и никогда тебе не будет. Не царское это дело — жить по-человечески, я понимаю. Пошли со мной.
Отец направляется в кабинет. Иду следом. Вижу, как он открывает сейф, достает оттуда брелок.
— Держи. На день рождения. Как ты и хотел. Хочешь, мы тебе ключи от дома отдадим и съедем с мамой? Бизнес я свой на тебя переписать пока не могу, но, как только восемнадцать стукнет, обязательно. Живи в свое удовольствие, сынок. Делай что хочешь. Для тебя же это главное? Творить вот всю эту дичь? Игры эти. Кайфовать по жизни. Так кайфуй. Зачем ты в школу вообще ходишь до сих пор? Тебе же не нравится. Забирай документы. Уходи. Лежи себе на пляже или вон в горах на доске
