Тьма в его сердце - Селина Аллен
В отчаянии я схватилась рукой за лоб. Это было невыносимо! Старая женщина решила испоганить мою жизнь окончательно! И сколько раз в неделю она будет подсылать ко мне администрацию комплекса?
– Миссис Скотт нужно проверить зрение, – сказала Барбара, складывая руки на груди.
Ларри напряженно вздохнул и посмотрел на Дуболома.
– Спасибо, Лоу, можете идти.
Лоу? Я думала его имя кувалда или молот или что-то в этом роде, но точно не безобидное «Лоу».
Бугай кивнул и удалился, скрываясь в дверях лифта.
– Она изводит меня постоянно, это просто невыносимо, – пожаловалась я, вскидывая руки, словно взывая к небесам, чтобы бабка оставила меня в покое.
Ларри прочистил горло и заговорил:
– Она описала мужчину как высокого, темноволосого, в кожаной куртке и черных джинсах. – Я понятия не имела о ком он, темноволосых и высоких в моей жизни было не так много, однако под это описание подходил любой. – Еще она сказала, что он был с собакой-монстром. – В воздухе он изобразил кавычки. – Толстая, страшная и заливалась слюнями.
Я знала только одну собаку, подходившую под это описание – Брюс.
– Кажется, она описала Конрада, – сказала Барбара.
– Я тоже сразу подумал на вашего брата, – отозвался Ларри.
Самой виновницы инцидента не было рядом, должно быть старушка – божий одуванчик закрылась в своей квартире и наблюдает за устроенным ею переполохом через глазок двери.
– Но Конрада нет в городе! Он навещал меня почти две недели назад, и к тому же приезжал без собаки. А с Брюсом он был у меня еще в сентябре. Что придумывает эта женщина? – возмутилась я.
– Нужно что-то делать, Джоанна, – подала голос подруга, – не так давно тебя чуть не покалечила ее собачонка, а теперь она решила перейти на глупые розыгрыши! Что дальше? Она вызовет в твою квартиру пожарных, полицию?
– Ваше право злиться и я даже могу вам напомнить, что вы можете пожаловаться на нее в жилищную комиссию, но… – начал Ларри, и замолчал на полуслове. – Ладно, простите, не буду совать нос не в свое дело.
– Да суйте уже! – нетерпеливо выдала Барбара.
Я уже говорила, что она ненавидит тайны?
– Ларри, пожалуйста. Что вы хотели сказать? – обратилась я к нему.
Консьерж взглянул сначала на Барбару, затем на меня и заговорил:
– Дело в том, что миссис Скотт стара и больна, у Дороти деменция, она возможно и не помнит вашего брата, или перепутала время, когда он приезжал.
Деменция.
Так вот почему она постоянно говорила мне о том, что я вожу мужчин в свою квартиру? Она, возможно, не помнит лица Конрада, но помнит, что ко мне ходит мужчина, и каждый раз она принимает Конрада за нового мужчину.
Не знаю. Никогда не встречала человека с подобным заболеванием, поэтому не могу представить, что творилось в голове Дороти.
– Грустно это, – послышался голос подруги, она уже и забыла, что минуту назад предлагала наподдать миссис Скотт. – А сколько ей вообще лет?
– Восемьдесят четыре, двадцать пятого ноября будет восемьдесят пять лет.
Какое совпадение, мой день рождения тоже в ноябре, только на три дня позже, двадцать восьмого числа.
– А вы много знаете о ней, – заметила я.
Ларри улыбнулся и кивнул.
– Мы вроде как друзья, Дороти неплохая женщина, просто у нее своеобразный характер.
Вернее сказать скверный характер.
– Почему она одна, разве у нее нет родственников? – спросила я.
– Насколько я знаю, у нее есть дочь, но к сожалению, она ни разу не появлялась здесь. Миссис Скотт совсем одна.
– Почему ее не поместят в центр, где о ней смогут позаботиться? – спросила Барбара. И это был вполне разумный вопрос.
– Насильно ее не могут поместить, а сама она отказывается, – объяснил Ларри, затем взглянул на меня. – Подумайте и решите, будете ли вы писать жалобу.
Буду ли я писать жалобу на больную одинокую женщину, которая не виновата в том, что больна?
Я же не монстр.
– Нет, не буду, Ларри, – вздохнула я.
– Понял вас, я поговорю с миссис Скотт и объясню ей, что к вам никто не проникал и это всего лишь ваш брат, хотя я уже объяснял это много раз. Ну, ничего, объясню еще, – Ларри поправил свой красный пиджак и сделал легкий кивок головой. – Доброй ночи, мисс Хэтфилд и простите еще раз за беспокойство.
– Ничего страшного, Ларри, доброй ночи.
Консьерж ушел, я захлопнула дверь, и мы с Барбарой вернулись в кухню.
Как только подруга села на стул, я сказала.
– Жалко ее.
Барбара метнула взгляд в мою сторону, подумала пару секунд, а качнула головой в согласии.
– Не представляю, каково ей остаться одной. И почему дочь не навещает ее?
– Видимо у них плохие отношения, – предположила я.
Серьезно, что еще может заставить ребенка бросить свою родную восьмидесяти четырехлетнюю мать?
Ох, если Дороти восемьдесят четыре, то ее дочери должно быть уже лет шестьдесят, а внукам около тридцати или даже сорока.
– Это не повод забрасывать своих родителей! – воскликнула подруга.
Я отодвинула стул и села на него, открывая коробку уже с остывшими остатками пиццы.
– Ты не объективна. Сколько лет ты игнорируешь своего отца? Он ведь пытается с тобой связаться, – напомнила я Барбаре. Ее глаза моментально потемнели от недовольства. И я попыталась оправдаться. – Не мне судить о твоей жизни, но если бы мой отец хотел моего внимания, я не отказала бы ему.
– Ну конечно! Ты ведь точно также игнорируешь свою мать! – воскликнула Барбара. – А она тебе не делала ничего плохого, их отношения с твоим отцом тебя не касаются, Джоанна. Это дела взрослых. А мой отец это совсем другое. Ты знаешь, что я не хочу с ним разговаривать, потому что он стремится подсунуть меня мужику побогаче, да поумнее, чтобы было кому оставить компанию! Он считает меня никчемной дочкой, которая вместо того, чтобы заниматься энергетическим бизнесом, дурью мается. – Барбара вздохнула и от досады шлепнула ладонью по столу. – Я не могу каждый раз выслушивать, что не оправдала его ожиданий, и не могу ездить домой, отец сразу же начнет мне тыкать в нос замужеством. А может мне и не нужен муж вовсе. Что если я счастлива быть незамужней?
– Прости, ты права, – согласилась с ней я. – Мы обе необъективны в вопросе с миссис… Да во всем! О чужих отношениях рассуждать легко, как и давать советы, но в своих отношениях с близкими мы действуем радикально и не приемлем вмешательства посторонних.
– Не осуждай меня, а я не буду осуждать тебя,
