Наталья Миронова - Синдром Настасьи Филипповны
Он развернул скатанный в трубочку лист бумаги, и женщины увидели страшное чудище с бочкообразным телом, все в шипах и с булавой на хвосте.
— Что это? — спросила Юля.
— Это ты. Такой я тебя увидел в первый раз. Это анкилозавр. Травоядное животное, вполне мирное и безобидное. Обитало на Земле где-то сто миллионов лет назад. Никогда не нападало первым.
— Никита… — начала было Нина, но Юля оценила шутку.
Она засмеялась. Засмеялась своим хриплым, надтреснутым, спотыкающимся смехом, но от души. Она вскочила с пуфика, на котором сидела, выдерживая Нинину экзекуцию, и впервые в жизни поцеловала чужого мужчину.
— А меня? — раздался Данин голос в дверях. — Это, между прочим, я анкилозавра нашел и распечатал!
— Мы пахали, — проворчал Никита, но Юля поцеловала и Даню тоже.
— Я для него рамку сделаю, — пообещал Даня.
— А сейчас все вниз, — велела Нина. — Я загляну к Элле Абрамовне и тоже спущусь.
— Я с тобой, — сказала Юля.
— Ладно. А вы двое — вниз.
Элла спала, но стоило дочери заглянуть в комнату, как она проснулась.
— Юленька!
— Мам, ты спи. Я пойду вниз, надо же людей поблагодарить.
— Нет, я тоже сейчас спущусь, я уже выспалась. Не ждите меня, идите.
Нина с Юлей спустились в холл. Все зааплодировали, увидев Юлю в новом платье. Она тотчас же, автоматически, приняла строгий облик манекенщицы, но все-таки улыбалась теплее, чем обычно. Публика была уже вполне разогрета, поэтому Никита с Даней открыли рояль, подтащили банкетку и выдали свой классический репертуар. Вашкевич попросил гитару. Оказалось, что в Никитином хозяйстве имеется и гитара. Вашкевич тоже прекрасно исполнял блатные песни — настоящие тюремные, а не расхожий эстрадный набор.
Потом все стали потихоньку расходиться.
— Зайдите к нам в театр, — пригласил Юлю Николай Галынин. — Мне нужен инструктор по гимнастике — актеров в тонусе держать.
— Спасибо, я пока не решила, чем буду дальше заниматься.
— Юля, тебе обязательно нужно поговорить с Даниной бабушкой, — сказала Элла, пока они ехали домой.
Скорпионья натура тотчас же отреагировала:
— Я не сумасшедшая.
— Никто и не говорит, что ты сумасшедшая. Но тебе обязательно надо с ней встретиться. Хоть поблагодарить за ту ночь, когда она нас приютила.
— Ладно, я позвоню.
— Нет, ты не просто позвонишь, ты договоришься о встрече.
— Мам, ну о чем я буду с ней говорить?
— Для начала послушаешь, что она тебе скажет. Вижу, я тебя слишком избаловала. Всю жизнь тебе потакала.
— Я в чем-то провинилась? — обиделась Юламей. — Меня даже суд оправдал!
— Это не значит, что ты ни в чем не виновата. Ты пошла работать в этот проклятый клуб только назло Дане! А что он тебе плохого сделал?
— Ничего, — буркнула Юля и всю оставшуюся дорогу до дому молчала.
Она не могла не признать правоту матери, но и переломить нечто бесовское, сидевшее у нее внутри, заставлявшее ее коверкать собственную жизнь и мучить окружающих, тоже не могла. Слезы невольно навернулись ей на глаза. Она чувствовала себя скверной, гадкой, но не знала, как выйти из тупика, в который сама раз за разом себя загоняла.
— Мам, давай не будем ссориться, — сказала она дрожащим голосом, когда шофер «РосИнтел» подвез их к подъезду.
— А-ад-ну минуточку, — профессиональным голосом предупредил сидевший впереди охранник. — Посидите пока в машине.
Он вышел из машины, проверил подъезд до самого последнего этажа и только после этого разрешил им войти, но все равно проводил до дверей квартиры.
Дома их ждал новый сюрприз.
Час был уже поздний, но Элла по привычке проверила электронную почту и обнаружила письмо от Феликса. Он сообщал, что вернулся в Москву насовсем. Более того, он писал, что разводится с женой и собирается наконец познакомиться с дочерью. Элла решила отложить тяжелый разговор до утра, но Юля сразу заметила: что-то случилось.
— В чем дело? — спросила она.
— Давай завтра поговорим. Это долгий разговор.
— Нет, давай сейчас.
— Юля, я даже не знаю, как его начать. Скажу честно: я боюсь тебя. Не знаю, что ты отчебучишь на этот раз.
Это было ужасное признание. Юля так и не нашлась с ответом.
— И все-таки, о чем речь? Давай чаю выпьем.
Они прошли на кухню, Юля включила электрический чайник, достала чашки…
— Ну, я слушаю.
— Речь о твоем отце. Мы о нем никогда не говорили, но он очень хороший человек, и он хочет познакомиться с тобой.
— Ну и где он раньше был, этот хороший человек? — угрюмо спросила Юля, разливая чай.
— В Южной Африке. Ты его однажды видела, мы о нем говорили. Он работал нашим консулом в Йоханнесбурге. Он был женат. Я нарочно родила от женатого, чтобы у него не было никаких претензий…
— Но теперь претензии появились, — язвительно заметила Юламей.
— Он пишет, что разводится с женой.
— Мам, ну зачем он нам нужен? Нам и вдвоем хорошо. До сих пор мы прекрасно без него обходились.
— Потому что нам многие помогали, — строго напомнила Элла. — Нина, Даня, Никита… Ты хоть знаешь, что это Никита оплатил услуги Вашкевича?
— Нет… — подавленно ответила Юля, вспомнив, как просила Никиту помочь совершенно посторонней девушке, дочери Головничего, и он ей обещал. — Я позвоню ему и поблагодарю. Но я не понимаю, зачем нам нужен этот дядька. Он-то нам точно не помогал!
— Он помогал как никто, — сказала Элла. — Мы об этом уже говорили, но ты маленькая была, не помнишь.
— Ну ладно, то дело давнее, — не отступала Юля, — но теперь-то зачем он тебе нужен?
— Я люблю его, — призналась Элла.
— Любишь? Но ты же уже старая! — бухнула Юля.
Элла не обиделась. Она засмеялась:
— А кто мне всю жизнь твердил, что я новая?
Юля страшно смутилась:
— Ну… я не совсем то имела в виду. Я хотела, чтобы ты всегда была со мной.
— Никуда я не денусь, не бойся. Но я прошу тебя держаться с ним хотя бы вежливо. Запомни: без него тебя бы не было. Я имею в виду не… сам акт деторождения, а то, что без него я бы просто погибла. Умерла бы с голоду.
Юля промолчала, но было видно, что она не убеждена.
— Ты что же, переписывалась с ним все это время?
— Да. Вот уже три года. Нет, четыре.
— И ты ему все рассказывала? — придирчиво продолжала Юламей. — Обо мне?
— А что тебя так удивляет? Ты его дочь.
Больше Юля ничего не сказала. Тяжело промолчала. Они легли спать, так ни о чем и не договорившись.
Элле не спалось. Не ровен час, ее взбалмошная дочка возьмет да и сбежит из дома! Мучили ее и мысли о Феликсе. Она не забыла свой ужасный разговор с его женой, но в ее душе жило глубокое предубеждение против разводов. Ей пришлось повидать на своем веку немало женщин, родивших детей, выстарившихся и брошенных мужьями в совершенно безнадежном положении после двадцати, а то и больше лет брака. Ей не хотелось, чтобы Феликс — ее Феликс! — оказался таким же. Она решила поговорить с ним прямо на следующий день и поделиться своими сомнениями.
