Проданная монстру - Ева Мелоди
– Прекрати немедленно говорить такое! – произношу как можно тверже. – Разве ты в этом виноват? Это вообще все женская ревность, пап. И моя вина есть. Я вышла за Давида. Марго жутко ревновала.
– Ты всегда была невероятно щедрой и благородной, Эрика. Но тебе не под силу утешить меня в этом вопросе. Хотя то, что у меня есть не только Марго, но и ты, невероятно утешает. Наверное, только поэтому я жив. Моя дочь убийца! Сидит в тюрьме! Разве можно жить после этого с высоко поднятой головой?
– Но ведь ты ничего не сделал, папочка. Ты не виноват.
– Я должен был заметить, что в моей семье растет монстр.
– Она не монстр, папа. Сначала я тоже так думала. А потом поняла, нет. Она лишь несчастная женщина, потому что имела слишком много. Не ценила. Потеряла. И жизнь пошла под откос. Знаешь, сейчас я понимаю, что испытываю к ней только жалость.
Мы долго сидели, обнявшись с отцом, вспоминали прошлое, маму, наше детство. Пока не прибежала Николь, чтобы рассказать нам о поездке. Я приготовила чай на травах, мы заказали вкусные пирожные в ближайшем кафе. Вечер получился замечательным. Я поняла, что нужно остаться в этом доме. Рядом с папой. Плевать на плохие воспоминания. Мой малыш родится и будет расти здесь, наполнит этот дом новой жизнью, радостью и светом.
Глава 30
Мой сын появлялся на свет в течении десяти часов, сопровождающихся болезненными схватками. В конце я потеряла сознание. Последнее что помню перед тем как отключилась – как сильно сжимаю руку доктора. Давид на роды привез одного из лучших в своем деле акушеров-гинекологов. Анна тоже была рядом. Оба работали слаженно, помогая Генриху появиться на свет.
Мы с Давидом заранее выбрали имя, не споря, сразу придя к общему решению. Назвали малыша в честь деда.
– Где мой ребенок? – шепчу в отчаянии, когда прихожу в себя, положив руку на живот и чувствуя, что он плоский. Так непривычно. Последние месяцы я стала настоящим шариком. Но это были самые счастливые месяцы в моей жизни. Давид каждую минуту был со мной, не оставлял, бросил все дела. Я понимала, что так не будет всегда. Да и не хотела, чтобы он вот так сюсюкался и сдувал с меня пылинки ежеминутно. Но когда ты беременна, когда глаза вечно на мокром месте, когда переживаешь много изменений в собственном организме – нежность крайне важна. И мой муж это понимал на сто процентов. За это я его еще больше любила.
Отрываю голову от подушки. Мне больно, но потребность увидеть ребенка, сильнее.
– Где мой сын? – спрашиваю медсестру. – Позовите моего врача… Или мужа.
– С малышом все хорошо, Эрика, – улыбается медсестра. – Здоровый и крепкий бутуз.
В палату входит Анна, присаживается на краешек кровати и сжимает мою руку. – Эрика, дорогая, ребенка сейчас принесут. Он знакомится с отцом. Ох, видела бы ты своего мужа. Его трясло, когда мы положили сына ему на руки, – смеется подруга.
Откидываюсь на подушки. Из глаз слезы градом, и одновременно смеюсь, смахивая их руками. Наверное, издалека я похожа на безумную.
– С Генрихом все хорошо, да? Никаких осложнений? Какого цвета его волосики? Сколько весит? – засыпаю Анну вопросами.
– Твой сын похож на тебя, Эрика. Он блондин, – улыбается Анна. – Вес три килограмма триста грамм. Тебя сейчас нужно осмотреть.
– Я чувствую себя прекрасно…
– Возможно, но не стоит спорить. Во время родов мы пережили несколько очень волнительных часов. Особенно в конце. А уж когда ты потеряла сознание… Бедный Давид, все эти часы он провел возле твоей двери. Ты почти не кричала, но от этого ему было не легче. Потом закричал ребенок, Давид вошел, а ты без сознания… Мне показалось что у него будет нервный срыв. Он безумно тебя любит. Это такое счастье…
– Я почти ничего не помню, – меня снова душат слезы.
– И слава Богу. Главное, что сейчас все хорошо.
– Спасибо.
После осмотра наконец заходит Давид, на его руках наш сын, и от этой картины у меня сжимается сердце. Анна тихонечко выходит, чтобы не мешать нам.
– Эрика… – голос Бахрамова почти неузнаваем, настолько тяжелый, низкий. – Я не знаю, что сказать. Черт… Такой момент, а я чувствую себя идиотом.
– Постарайся хотя бы не чертыхаться, – улыбаюсь сквозь пелену слез. – Рановато Генриху учить такие словечки.
– Да, точно. Детка, я не знаю, тебе, наверное, уже доложили, что я чуть с ума не сошел.
Давид подходит к моей кровати.
– Да, сказали, что валялся в обмороке.
– Точно. Мне так стыдно, – усмехается Бахрамов.
А я любуюсь своим красивым мужем и думаю о том, что только абсолютно уверенный в себе мужчина может ответить так, признать даже вымысел, покушающийся на его мужественный образ. Но Давиду на это плевать. Нет нужды доказывать свою гендерную принадлежность. Она сквозит во всем. Всей душой надеюсь, что наш сын будет похож на отца.
Давид протягивает мне маленький сладкий комочек в голубом костюмчике, голубых пинетках и сердце заходится от любви. Оглушающей, которая накрывает мгновенно, как цунами. Пока была беременна – думала, что люблю своего малыша. Но то что чувствую сейчас не идет ни в какое сравнение. Прижимаю маленький сверток к груди, касаюсь губами головки ребенка, осторожно трогаю маленькие пальчики на ножках, затем на ручках.
– Мой сыночек, – шепчу нежно, целуя. Хочется делать это снова и снова. Как же трудно сдерживаться. Нежно прижимаю к себе сына, и тут раздается стук в дверь.
– Это Николь. Она рвалась к тебе, – улыбается муж.
– Конечно, пусть зайдет. Познакомится с братиком.
– Я уже их познакомил, смущенно признается Давид. Встает, идет к двери.
– Можно к Эрике? – просунув голову в дверь, смотрит на отца девочка. В эту минуту они кажутся мне удивительно похожими.
– Заходи, дорогая, – зову Николь. – Значит вы уже знакомы с Генрихом. Как он тебе?
– Он красавчик! Никогда не любила играть в пупсов, но его так и хочется потискать, – выпаливает Николь, улыбнувшись. Затем улыбка сходит с ее лица, оно становится серьезным. – Я так испугалась за тебя, Эрика. Пообещай, что ты не будешь больше рожать. Мы с папой чуть с ума не сошли от страха потерять тебя…
Малыш просыпается и подает голос.
– Тихо‑тихо, моя сладкий, – бормочу тихо, прижимаясь губами к шелковистым белокурым кудряшкам. – Мне жаль, что я заставила вас волноваться, – вздохнув, обращаюсь к Николь.
– Детка, главное, что ты с нами, что родился здоровый ребенок, –
