Кричи громче - Елена Тодорова
Глава 44
Ярослав
– Чертов ты урод! Ты там, на хрен, вконец наркотой унюхался?! – ору в темноту, когда громкоговоритель включается в шестой раз. – Сюда спускайся, твою мать!
Как и прежде, никакого ответа не следует. Ридер лишь дышит надорванно в динамик, будто маньяк какой-то, и отключается.
Ебаный мудак!
Такая ярость охватывает, толкает ломать и крушить все вокруг. Все, что есть! Со всей дури всаживаю в стену кулак. Раз, другой, третий… Не справляюсь иначе.
– Ярик! Ярик!
Если бы не святоша…
Только она заставляет остановиться. Закусываю язык, свирепо вдыхаю через нос и опускаю руки. С новым, тягостным и крайне хриплым вздохом позволяю им безвольно повиснуть вдоль тела. Боли не ощущаю. Отстраненно улавливаю лишь то, как по кисти горячими струйками сбегает кровь. Когда дыхание задерживаю, слышу, что капает на бетонный пол.
И пускай бы…
Если бы не Маруся…
Возобновляя дыхание, сжимаю кулак, чтобы хоть как-то препятствовать ее свободному падению.
Повторяющейся скороговоркой мысленно себе напоминаю, что ответственность в первую очередь за Машку несу. Поехать в этом гребаном месте кукушкой – последнее дело. Нельзя. Давать волю эмоциям смертельно опасно.
Но как справляться, если кажется, что дышу огнем?
– Ярик, – святоша становится передо мной. Прижимается грудью и бедрами. Ладонями лицо обхватывает. Дышит в губы. – Ярик, забей, – ее спокойствие удивляет настолько, что на какой-то миг цепенею. Пялюсь в темноту, как будто способен ее увидеть. Отчетливо представляю черты лица, но эмоции уловить не могу. – Он делает это специально. Он пытается на нас воздействовать психологически, – шепчет так тихо, что вслушиваться приходится. Звуки как будто постфактум складываются в слова, когда уже прокрутишь их несколько раз кряду. – Все это… Все это не сработает, Ярик. Не с нами. Мы не должны.
Признаться, предполагал, что она будет плакать. Готовился ее успокаивать. До этого момента меньшее пугало Марусю до смерти. Бл*дь, да она даже в туалет без меня сходить боится!
А тут словно подменили. Моя и не моя.
Увидеть бы глаза…
Черт…
– Нужно перевязать, – шепчет все тем же ровным сосредоточенным тоном. Только после этого догоняю, что ощупывает мою кисть. – Пойдем.
Гуськом в спальню перемещаемся. Там Маруся извлекает из шкафа первую попавшуюся тряпку и с треском рвет ее на полоски. Все так же вслепую обматывает мои сбитые костяшки.
Молчим. После того, как поняли, что не одни, большую часть времени молчим. Общаемся иначе – прикосновениями. Вот и сейчас, закончив перевязку, святоша кладет ладонь мне на щеку и прижимается к моему подбородку лбом.
Это что-то значит.
Чаще всего она привстает на носочки и как будто сталкивается со мной губами. Сейчас же… Ищет равновесие? И мне дает.
Да, глубоко вдыхаю и выдыхаю свободно, ощущая, как на этом движении с гудящим тремором опадает грудная клетка.
– Мы можем развести костер, Яр? Чтобы согреться и развеять хоть немного темноту.
– Не получится, Маруся, – выдаю и крепко сцепляю челюсти. – Из-за слабой приточной вентиляции ничего не получится. Не будет гореть.
Разочарованный вздох – все, что указывает на то, что она расстроилась. Когда говорить продолжает, звучит так же выверенно спокойно.
– Нам хватит? Кислорода хватит?
– Не задохнемся, если ты об этом, – заверяю ее. Хотя и не уверен в бессрочности своего обещания. – Но приятного мало. Без вентиляции дискомфорт будет усиливаться.
– Хорошо.
Вряд ли в этом есть что-то хорошее. Мы оба это понимаем, но продолжаем держаться просто потому, что иначе нельзя.
– Еще вопросы, святоша?
– Зачем он это делает? – спрашивает, словно на уроке психологии задачу какую-то решаем.
– Этого я не знаю, – выцеживаю, сдерживая новый приток злости.
– А если это не Ридер?
Закусывая губы, медленно втягиваю носом воздух.
– Маловероятно.
Улавливаю такой же планомерный вдох со стороны Маруси, прежде чем говорить снова начинает.
– Я никогда никого кроме тебя не хотела целовать. Никого не хотела касаться. Быть только с тобой хотела. Только для тебя, – высекает каждое слово.
У меня от этого послания все внутри сбивается. Черт знает, какими плитами одно на другое находит и трясет. С такой силой, что внешне скрыть трудно. Ее руки на моей груди, чувствует.
Только зачем говорит это сейчас? Зачем?
Мы же не прощаемся.
Что за хрень?
И почему она так спокойна?
– Ты и есть только для меня, святоша. Только моя.
– Не отдашь меня? – наконец, в сиплом шепоте прорываются эмоции. И от них еще крепче душу сворачивает. Все возможные эмоциональные катаклизмы за раз случаются. Резкий перелом – сухой, горячий и болезненный. Не знал, что такое в принципе физически возможно в теле одного человека. – Не отдашь?
Вопрос несет вероломную глубину. Так как стоит понимать: мы не знаем, что ему нужно.
– Никогда.
– Хорошо, – произносит с возвращающимся хладнокровием. – Тогда… Скажи ты.
– Мы справимся.
– Да.
Наш шепот заглушает взрыв музыки. Даже я, бл*дь, в курсе, что это «Времена года[10]», только в какой-то долбаной современной рок-обработке. Разрывает пространство с такой громкостью, от которой рефлекторно хочется закрыть уши ладонями.
Но мы с Титовой терпим. Тупо, мать вашу, терпим.
Ее руки не отрываются от меня, и я не двигаюсь.
– Что теперь будем делать? – вопрошает Манюня, как только с резким обрывом прерывается последняя нота.
– Нам нужно поесть и согреться.
– Да.
Двигаемся в кухню, совершенно очевидно, что обоюдно гадая, как собираемся впихнуть в себя хоть что-то.
– Чтобы получилось, нужно отключить мозги. Просто положи в рот и прожуй, – раздаю советы, когда у самого все по-прежнему тряской идет.
– Хорошо.
Съедаем немного в действительности. Самый минимум, чтобы восполнить физические силы. Не приходит аппетит во время трапезы, как ни надеемся. Каждый звук, каждый шорох баламутит слабо оседающую тревожность. Постоянно находиться в напряжении чревато, но эти всплески настолько разгоняют сердце, что невольно сравниваешь риски. Что
