Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга
— Места всем хватит, — девушка искоса посматривает на Степана, тот дает указания везти тела в его отделение. Пока Оля была под контролем у врачей, я попросил его лично осмотреть Диану, и понять солгала девушка о беременности, или все-таки нет. Власов дал добро, но пригрозил мне, что, если я еще раз впутаю его в такие перепалки — мне будет крышка. А если еще и Ирину — то я труп. Мы, конечно, посмеялись над этим, но его взгляд был далек от шуток, и угроза имела вес.
— Нет, — обнимаю ее, благодаря за помощь и поддержку. На удивление Власова не сопротивлялась, а напротив, ответила взаимностью. Это шоковое состояние до сих пор ее преследует, и сейчас ей и Степану не помешало бы хорошо провести время наедине друг с другом. — Степану очень хреново, — тихо говорю ей на ухо, и она напряглась, но внимательно слушает: — сегодня нам всем досталось, Ирин. — Отстраняюсь, глядя предупреждающим взглядом. Власова просто кивнула, но потом улыбнулась. На своих высоких шпильках девушка пошла искать своего бывшего мужа, чтобы скорее увезти домой. Отец Степана помог нам всем с бумажной волокитой, беря на себя всю ответственную часть работы. Он первый уехал, пообещав мне, что пока не станет говорить моей матери об отце. Конечно, пришлось рассказать Власовым, из-за чего на нас была объявлена охота, а главное, кто теперь рулит отцовской властью. Документ по-прежнему мной не подписан, а стало быть, «Бурлеск» на данный момент уходит в свободное плавание. Это знаю только я и друзья. Марк — нет.
— Что ты ей сказал? — Оля ласково льнет ко мне, и я вновь беру ее за руку, притягиваю к себе, крепко обнимая хрупкое тело. Под глазами залегли тени, на лице ни намека на улыбку — она очень устала и вымоталась. Это может отрицательно сказаться на ее здоровье: бесконечные стрессы, нагрузки. Мы направляемся в родительский особняк, я должен забрать маму и, как можно скорее, вывезти обеих женщин из страны. По старым связам сумел достать два билета в нужное место.
— Помнишь, мы с тобой как-то мечтали в Марокко слетать, — перевожу тему в другое направление. Пушинка хмурится, сонно зевая, но вся внимание, и, конечно, напряглась.
— Только не говори, что я лечу одна, — настороженно предупреждает, а я касаюсь ее нежной щеки, будто могу смахнуть эту усталость и вернуть ей прежний легкий блеск в глазах и румянец.
— Не одна, — соглашаюсь, улыбнувшись только губами. В Марокко у меня есть пару друзей, которые смогут на время разместить у себя мою семью, чтобы я смог уладить все вопросы здесь. — С моей матерью.
— Нет! — воскликнула Оля, отстраняясь от меня. — Опять?! — закричала. — Ты снова бросаешь меня! Лёня?! — она начинает бить меня своими кулачками и плакать. Я торможу на трассе, съезжая на безопасное место. Притягиваю жену к себе, стараюсь вразумить, но все бесполезно. Моя пушинка пережила самую кошмарную ночь — одну из самых, потому как заточение в психушке ничем не лучше сегодняшней встречи с той, по вине которой там оказалась.
— Послушай, — ласково, но с беспокойством пытаюсь привести ее в чувства. Пушинка пытается справиться со срывом, но тело не поддается ее разуму, высвобождая накопившуюся эмоциональную перегрузку. — Все будет хорошо, я обещаю, — внушаю, заглядывая в глаза, будто в душу. Но Оля не верит. Она разучилась мне верить и доверять, а сейчас я снова не даю ей право выбора и вновь беру все решения на себя. — Ладно, — соглашаюсь, но сам не знаю с чем, — приедем в особняк и тогда примем решение вместе. Хорошо? — Лицо Оли, наконец, обретает жизненную энергию, и она, улыбнувшись, кивает.
Глава 21
Марк
— Ты закончил? — слышу до боли знакомый голос. Льющийся, мягкий… любимый. Диана нежится в моих объятиях, и хочется ими наслаждаться целую вечность. Разлука была долгой, неоправданной, тяжелой. Смотрю в глаза любимой, а в голове мысли путаются и образ расплывается, превращаясь в дымку. Серую и призрачную.
— Нет, — хрипло отвечаю, прикасаясь к ее щеке. Глажу. Провожу указательным пальцем по краю овала лица, прослеживаю за дорожкой, которая очерчивает контур любимой. Устремляю взгляд на нее — в упор, даже не позволяю себе моргнуть, удерживаю связь, которую мы когда-то обрели. В далекой юности. Влюбились с первого взгляда, зная, что это навсегда. — Что с нами стало? — вырывается вопрос, и Диана хмурится.
— Не знаю, — честно отвечает, разрывая тонким голосом пространство спальни. Затем опускает голову мне на грудь, не желая продлевать искрометное влечение. — Ты скучал? — она кружит ладонью по моей груди напротив сердца.
— Скучал, — отвечаю, вдыхая аромат шампуня, но теперь это не ее собственный запах, а Ольги, жены Леонида. Ненавижу ваниль. Отвел голову в сторону, чтобы больше не захмелять сознание яростью, которая просыпается во мне. Стоит только вспомнить о брате и его жене, внутри начинает бурлить. Диана чувствует мое напряжение. — Ты продолжаешь носить ее образ, — предложение само срывается с уст, но я сказал и обратно уже не вернуть слов. Диана встала, натянув на себя простынь. Встряхивает головой, развивая рыжие локоны, и те каскадом спадают за спину. Я тянусь к ней, обхватываю за талию, затем целую в изгиб шеи и плеча, даже там все пропахло ванилью. Это туманит мой разум, и я срываюсь. — Иди в душ и смой с себя эту дрянь, — грубо, жестко, будто дал пощечину своей бывшей жене. По документам, да. Но не в жизни. Диана всегда была моей. Моя женщина встает, нагая, ни капли изъяна в форме тела — безупречная.
— Хватит, — бросает, затем уходит в ванную.
Ей больно, как и мне. Променяли жизнь на что? На пустоту, проживая за других их судьбы. Я был тенью своего отца, практически всюду следовал по пятам, желая научиться всему, что умеет он. Впитывал в себя его манеру общения, ведения переговоров, умение держать все под контролем — властвовать. В моей крови течет именно это ощущение — быть выше других на целую голову. Это началось с рождения. И первым, на ком я вымещал свое эго, был Леонид, мой брат-близнец. Одинаковые внешне, но разные внутри и по содержанию. Так любила говорить моя мать. Разделили нас между собой с отцом и вертели, как хотели, будто мы карусели. Свою мать я любил… а сейчас к ней нет никакого уважения и стремления защитить от отца. Старик обезумел от своей жизни и теперь пресмыкается перед элитой, лишь бы та не смела перечить. Но, узнав о договоре с Авраамом — о передаче права владения клубом моему брату, ярость во мне вскипела лавой, и вулкан проснулся. Моя месть будет жестокой. Ненавижу брата. Весь правильный, безупречный и… Я фыркаю, прерывая свои мысли, иначе точно с катушек слечу. Обращаю внимание на часы, которые стоят на тумбе. Раннее утро. Скоро первые лучи солнца коснуться земли, и город снова оживет. Чтобы отвлечь себя, направляюсь в ванную, где составляю компанию Диане.
Влажная спина девушки манит очарованием, а капли воды плавно стекают по ягодицам, заманивая взгляд, притягивая соблазном вновь ощутить тепло тела любимой. Зайдя в ванну, прикасаюсь ладонями талии, и она оборачивается. Волосы в пене от шампуня, и снова в нос ударяет запах ванили. Не замечая своей грубой силы, сдавливаю пальцы на талии Дианы, причиняя женщине боль. Она закричала.
— Марк! — отталкивает, ударяя в грудь ладошкой. Пытается смыть пену с лица, которая угодила в глаза и теперь препятствует видеть меня. У самого мутнеет перед взором, и когда Диане все же удается смахнуть с лица часть пены, я вдруг вижу лицо Ольги и меня шарахает током. Этот образ въелся в мозгах, а ассоциации, которые вдруг навсегда закрепились в сознании играют в злую шутку. Диана замерла, и я не понимаю, отчего, но потом опускаю взгляд на руку, обнаружив, как удерживаю ее за шею — душу. — Марк? — она ошарашенно вопрошает, а я остановиться не могу, меня всего трясет. — Марк!? — хрипло восклицает и начинает бить по руке, затем ударяет коленом в пах. От ее сопротивления я возбудился, но удар вернул рассудок на место. Я выругался матом, прикрывая пах. — Ты совсем чокнулся!? — Диана скорее смывает до конца пену с волос, но теперь не отводит от меня глаз, потому как боится повторения.
