Татьяна Тронина - Хозяйка чужого дома
– Я не понимаю, – сердито сказала она, совсем не слыша своего голоса. – Что значит «зря»?
– Вся жизнь, все мое существование… Я должен сделать это, я должен любить тебя, это какой-то закон.
– Именно меня?
– Ну да! – воскликнул он, и она от удивления открыла глаза.
– Ты сказал слово…
– Какое?
– Ты сказал… ты сказал…
– Любить? – переспросил Игорь.
Елена поспешно прикрыла ладошкой его рот:
– Нет, лучше не говори этого слова. Замени его каким-нибудь другим. Хотя я чувствую, что тоже должна любить тебя.
– Что делать?
– Любить тебя! – сердито произнесла она. – Ты гадкий, гадкий мальчишка, ты нарочно притащил мне эту розу, заставил меня сказать это слово…
– Но при чем тут роза?
Они бормотали, уже не слыша друг друга. Да, это точно был тот самый сон, который уже давно преследовал Елену, не давая ей покоя, заставляя ее каждое утро трепетать в агонии. Только теперь этот сон преследовал ее наяву. Закрыв глаза, она прикасалась к лицу своего героя и пыталась понять, кто он – не призрак ли, не наваждение? Возможно, душа того, другого, каким-то непостижимым образом сумела перевоплотиться… Игорь – это возрожденный Гриша? «Что за глупости… – пыталась отмахнуться она от своих мыслей. – Просто такова женская натура, вечно какая-то романтика примерещится! А на самом деле никакой романтики нет – просто обычный закон природы, инстинкт размножения…»
– Думай обо мне, – вдруг сказал он. – Думай только обо мне. Открой глаза!
Она послушно распахнула глаза и увидела его лицо совсем рядом, и агония уходящего сна заставила задрожать ее всю.
– Что ты? – испугался Игорь, прижимая ее к себе.
– Так… Помнишь, я говорила тебе, что оформляю сейчас детскую книжку?
– В такой момент – о работе?! – притворно ужаснулся он.
– Нет, ты только выслушай меня до конца… Знаешь, я сейчас вдруг поняла, – она оттолкнула его, села на диване, на котором вокруг них лежала разбросанная в спешке одежда. – Я ведь тебя рисовала.
– Что? – улыбнулся он.
– Ну да. Это сказка. Знаешь, их ведь полно – дурацких сентиментальных сказок про золушек, прекрасного принца, слезы и сопли с обязательным счастливым концом… И я тебя нарисовала. Вот, погоди…
Она спрыгнула с дивана, принесла папку с рисунками.
– Посмотри – это точно ты.
– Забавно, – он всмотрелся в рисунок и вдруг засмеялся. – Но ты же не рисуешь портретов?
– Да тут и не портрет вовсе, просто иллюстрации к книге, совсем другое… Смотри – и волосы твои, и глаза…
– Правда, похоже… – согласился он. – Но тут ничего удивительного нет – ведь должен же где-то творец черпать свое вдохновение… Хотя ты мне здесь здорово польстила!
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись уже одновременно.
– Тогда ты – моя принцесса, – произнес он потом очень серьезно.
«Так глупо! И так приятно…» – промелькнуло у нее в голове.
На следующее утро, когда Игорь уже ушел и надо было работать, Елена попыталась проанализировать происходящее. «Уж не влюбилась ли я? – подумала она, разглядывая свои рисунки. – А что она такое, любовь? Ведь говорил же мне Федор Максимович на прошлой неделе… Боже мой! – Она даже подскочила на месте. – Ведь есть же еще Федор Максимович Терещенко!»
Елена отложила рисунки, на которых был изображен мечтательный и печальный принц с загадочной улыбкой на крупных, четкого абриса губах (о, как именно эта странная, даже немного циничная улыбка живого прототипа сказочного принца волновала Елену наяву!), и задумалась.
Федор Максимович Терещенко решительно не желал вписываться в ту сказку, в которой Елена сейчас жила. Он был каким-то непонятным персонажем, появившимся неизвестно откуда. Лишним. Помнится, он позвонил ей и попросил о встрече. Они договорились на следующий день, хотя Федор Михайлович утверждал, кажется, что дело срочное. Однако Елене дело срочным не показалось. Да никакого дела, собственно, и не было…
Они встретились в центре Москвы, потом Терещенко повез художницу куда-то на окраину. Как оказалось – в Царицынский парк. Среди праздношатающейся публики, ловившей последние летние денечки, заполненные теплом и нежным оранжевым солнцем, они бродили в развалинах Екатерининского дворца, потом по аллеям, скрытым в густой тени… Сзади уныло тащилась охрана бизнесмена, пытаясь контролировать лесные заросли.
– Я люблю красивые места, – задумчиво произнес Терещенко. – Человек должен для своей жизни, для своих действий и поступков выбирать правильный антураж. Соответствующий. Хотя надо было ехать в Архангельское. По-моему, там еще лучше и публики поменьше…
– Какое же действие вы совершаете сейчас? – улыбнулась Елена. К этому часу она уже догадалась, что ее солидному другу просто захотелось прогуляться и одновременно поболтать о каких-нибудь возвышенных, серьезных материях, не имеющих никакого отношения к колебанию цен на нефтепродукты на мировом рынке. А с кем еще, как не с ней, художницей, творческой то есть личностью, можно говорить на подобные темы? «Он странный, – подумала она лениво, разглядывая очередную открывшуюся перед ними руину. – И совсем не похож на образ нувориша, который так популярен…»
– Я встречаюсь с вами, – серьезно ответил он.
Безупречная прическа, безупречный мягкий костюм, безупречные ботинки, колечко на правой руке, смешной и ультрамодный галстук, амбре восхитительного одеколона, берущего не изысканностью запаха, а некоей гипнотической силой, внушающей определенные мысли… Терещенко был человеком из иного мира, и он нравился Елене. Вполне определенно нравился.
– Кажется, вы собирались поговорить о чем-то важном…
– О вашей картине.
– О боже! – засмеялась она. – Да что вы с ней носитесь, что вы в ней нашли? Я уже жалею, что когда-то послушалась вас и нарисовала ее. И вообще – у меня много других картин, некоторые из них висят и в вашем офисе.
– Нет, вы молчите, Леночка… простите – Елена, – строго возразил он. – Я уже понял ваш характер – вам свойственно умалять некоторые вещи, серьезное превращать в шутку. Вы словно стыдитесь своих чувств…
– Правда? – расстроилась она. – Вы уже не первый, кто говорит мне это.
– А кто еще? Впрочем, я о другом… Знаете ли вы, милое дитя, что вам удалось задеть самые закрытые струны моей души? – и он взял ее за руку.
Только тогда она поняла, что это не простой разговор об искусстве, а нечто другое, то, чего она никак не ожидала.
– Простите. – Она отвернулась, пожав плечами.
– Почему «простите»? Нет, нет, вы не должны извиняться! Наоборот, вы мне очень помогли, вы открыли для меня новый мир, о котором я и не подозревал даже! Я понял, чего мне не хватало раньше.
