Анна Берсенева - Созвездие Стрельца
Но это не так.
Тамара поняла, что это не так, в ту минуту, когда услышала дочкин встревоженный голос.
Марина сказала, что он в ЦКБ. Новогодней ночью дороги были занесены снегом вровень с тротуарами. Тамаре казалось, что до Крылатского ехали бесконечно долго. Такси на территорию не пустили, потребовали оформлять пропуск. Тамара вышла из машины, не глядя ни на кого и никого не слушая, обогнула шлагбаум и пошла, а потом побежала по аллее к корпусу, где находилась травматология. Ветер бил в лицо, широкие снежные змеи вились под ногами.
– Не так все страшно, – сказал дежурный врач. – Сядьте. Воды выпейте. Да успокойтесь же вы! Ну, упал, да. Ударился. Пока не двигается, но это еще не значит, что с головой что-то серьезное. Или с позвоночником. Понаблюдаем. Пьяные часто навзничь падают, – добавил он. – Хоть на протезе, хоть на своих двоих. Себя не помнят, что поделаешь.
Тамара вошла в палату. Олег лежал неподвижно, голова у него была забинтована. Она забыла спросить, как он упал. Лицо не разбито. Как он мог быть пьяным? Никогда не бывал.
Но, подойдя к кровати, она почувствовала именно запах выпивки, притом крепкой и долгой. Что такое запой, Тамара знала с молодости, выросла ведь в богемной среде. Но у ее мужа ни запоев никогда не бывало, ни даже склонности к ним.
Она смотрела на его закрытые глаза, на темные тени под ними, на ввалившиеся небритые щеки. Что она чувствует, только жалость или что-то еще? Этого она не понимала. Но равнодушия к нему, но отдельности от него – того, что, она надеялась, должно прийти за год, – не было точно.
Тамара села на край кровати. Олег открыл глаза. Взгляд был мутный, тяжелый. Но направленный при этом на нее, на ней сосредоточенный. Тамара видела: ничто не имеет для него сейчас значения: ни больница, ни собственная неподвижность, – только она.
– Простишь меня? – спросил он.
Губы едва двигались, голоса почти не было слышно.
– Да, – ответила она.
А к чему было себя обманывать?
Тамара вспоминала это ночью, лежа под невесомым, как цветок лаванды, одеялом в «Нормандии», потом утром, складывая вещи в чемодан. Все это выстроилось в ее памяти в структуру последовательную и стройную: их разрыв, ее попытка забыть его, невозможность это сделать, прощение, его возвращение к ней и то, как постепенно они привыкали, прилаживались друг к другу снова, и наладили жизнь, и довольно гармонично наладили, хотя, на сторонний взгляд, и несколько странно, быть может.
И только вчерашним вечером Тамара поняла, какой ценой далась ей эта налаженная гармония.
Она погрузилась в нее как в Вечность. В ту самую Вечность, которую должен был из льдинок сложить Кай в чертогах Снежной королевы. В этой Вечности, в этой абсолютной гармонии не было отчаяния, но только потому, что не было в ней вообще никаких страстей. Ни любви, ни ненависти, ни возмущения, ни даже простого физического влечения. Да, и этого последнего не было теперь тоже, по абсолютной шкале не было, ни к мужу, ни к кому бы то ни было еще. И друг юности, с которым на мгновение показалось возможным что-то волнующее, ничем не смог Тамаре помочь.
А кто смог бы, что смогло бы? Она не знала.
Глава 13
– Тебе правда нравится?
– Конечно, ма. Я такого никогда не видела.
– Тебе идет.
– Такой любому пойдет.
– Нет, именно тебе, – покачала головой мама. – Он трогательный и ясный. Как ты.
Марина хотела засмеяться этим словам, но не засмеялась, а только улыбнулась.
Кулон, который мама купила ей в подарок в маленькой ювелирной лавке в Довиле, был действительно хорош. И уж точно необычен – цветок лаванды с эмалевыми лепестками. Маленький бриллиант был закреплен в середине венчика таким образом, что вздрагивал от каждого движения, даже от дыхания. Мама сказала, что это особенная техника – танцующий камень. И объяснила, почему такой кулон пойдет Марине, вызвав у нее улыбку. Не очень веселую, но тут уж ни мама, ни кулон ни при чем.
Что в ней трогательного, Марина не понимала. Ясности в себе не чувствовала. Да и ничего она в себе не чувствовала. Пустота.
Марина зашла к родителям утром, по дороге на работу. И пришлось пожалеть, что зашла.
– У тебя что-то случилось, – глядя, как она застегивает на шее цепочку, сказала мама. – Марин, скажи мне лучше сразу.
– Ты так говоришь, что можно подумать, обычно я от тебя все скрываю.
Марина улыбнулась, но улыбка вышла кривоватая.
– Обычно не скрываешь. И сейчас не скрывай.
– Я была беременна, – сказала она.
– Что значит – была?
Марина увидела, как переменилось мамино лицо. Хотя вообще-то мама была не из тех, у которых можно по лицу прочитать не то что все, но хотя бы что-нибудь из того, что она думает и чувствует.
– Значит, что не получилось, – сказала Марина.
И замолчала. Мама молчала тоже.
– Большой срок был? – наконец спросила она.
– Десять недель.
Замолчали снова. И снова мама первой нарушила молчание.
– Почему это случилось? – спросила она.
– По моей… – Марина не могла подыскать правильное слово. – По никчемности моей, – наконец сказала она.
– Марина! – Мама возмутилась так, что глаза сверкнули зелеными искрами. Бывает, что развернешься на полном ходу, когда мчишься на коньках, и брызнут из-под лезвий ледяные осколки. А у нее они брызнули из глаз. – Не смей так говорить!
– Почему? – пожала плечами Марина. – Это правда. Это подтвержденная правда, – уточнила она. – Я раз за разом завожу какие-то бессмысленные – никчемные, именно никчемные – отношения с никчемными же людьми. От одного из таких людей я умудрилась забеременеть. Хотя у меня этого и в мыслях не было. Потом долго сомневалась, надо рожать или не надо. Потом решила родить. И как только решила, случился выкидыш. Притом не по медицинским показаниям, а исключительно из-за моей… безалаберности.
– Какой безалаберности? – перебила мама.
– Неважно. Глупой, просто идиотской, можешь мне поверить. Скажешь, все это, что я перечислила, не признаки абсолютной никчемности?
– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама. – Когда это было?
– Неделю назад. Чувствую себя здоровой.
– Где это случилось?
Марина вспомнила пустынную ночную дорогу под созвездиями, мерцающие на асфальте искорки, из-за которых шоссе становилось похожим на Млечный Путь. И как все это показалось ей вдруг счастливым, беспричинно счастливым, но вышло, что показалось зря…
Она помотала головой, отгоняя воспоминание. Разочарование всегда хочется поскорее забыть, и неудивительно, что ей хотелось забыть все, что было той ночью.
– Я в больнице пролечилась, не волнуйся, – сказала Марина. – В нашей, Бассейновой. И теперь здорова.
