Фреда Брайт - Маски. Карнавал судеб
Даже теперь при одном воспоминании о своем детстве у него перехватило горло: он до сих пор помнил горькое чувство одиночества, поселившееся в душе после исчезновения из его жизни матери.
— По крайней мере, скажи судьбе спасибо, что у тебя была хоть какая-то мать! — с невеселой усмешкой сказал он Ким. — Кто-то, кто о тебе заботился… Господи, а я был совсем один! И все эти годы ждал, что она вернется и заберет меня к себе… Каким же я был идиотом!
Сознание своей обделенности с самого раннего детства давило на его психику, и оттого ему все никак не удавалось устроить свою жизнь. Из последнего приюта он ушел шестнадцатилетним пареньком и с тех пор нигде надолго не задерживался. Он многое испробовал: работал буфетчиком, буровым на нефтевышке, подсобником, таксистом, завербовывался на морские торговые суда, на которых его заносило даже в Макао и Йокогаму… Он закатал рукав рубашки и показал Ким татуировку — разбитое сердце — и надпись прописными буквами: «мама».
— Мне сделали ее в одном порту. Господи, как же я, наверное, тогда надрался!
Шли годы, а он так и не находил себе места в жизни: брался за одну работу, потом за другую; спал с одной женщиной, потом с другой — особого выбора судьба ему не предоставляла. Он был никому не нужен — без семьи, без корней… Еще повезло, что не докатился до тюрьмы.
Он работал на бензозаправке в Батон-Руже, когда на него вышли два нью-йоркских детектива, которых наняла Ким.
Поначалу он им не поверил, решив, что это какая-нибудь девица из тех, с кем он встречался раньше, решила объявить его отцом своего ребенка.
Он утверждал, что не знает никакой Кимберли Вест-Дюмен, да и вообще никаких Дюменов. Они известные люди? Возможно, но он не читает газет и журналов. Однако чем дольше он разговаривал с сыщиками, тем больше нервничал.
Если то, что они ему втолковывают, — правда, то какой во всем этом смысл? К чему ворошить прошлое?
Значит, у него есть сестра, которая нашла свой путь в жизни, стала уважаемой и обожаемой личностью… А вот он сам — всего-навсего рядовой бродяга.
— Но разве тебе не было любопытно?
Хью помолчал.
— Да Господи, конечно! Очень даже любопытно! Я знаю, ты решишь, что я ненормальный, но…
С самого раннего детства его преследовало странное ощущение того, что его жизнь какая-то неполная, что ему чего-то не хватает… Что где-то существует частичка его самого — невидимая никому, как оборотная сторона Луны. Его близняшка. Родная ему плоть и кровь.
Но сейчас, сидя рядом с Ким, делясь с ней своими воспоминаниями, он сомневался, правильно ли поступил, приехав сюда. Зачем нагонять на нее тоску, рассказывая о своих жизненных перипетиях? Он — неудачник, он неспособен сделать кого-то счастливым… Наверно, ему было бы лучше держаться подальше отсюда: это место не для него.
Дом слишком велик. Пугающ.
— Как в кино, — заметил Хью.
Он и не представлял себе, что реальные люди взаправду могут жить в таких дворцах. А уж тем более такие люди, как он.
— Я — никто! — заявил он.
— Я тоже никто… — прошептала она и смахнула слезу. — Ничего во мне не было, кроме моей внешности. Мы оба — никто, Хью, но, может, соединившись наконец в одно целое, станем что-то из себя представлять? Ты бы хотел переехать ко мне и жить вместе со мной?
— Думаю, да, — ответил он. — Но только не в этом доме: здесь слишком мрачно. Когда я был маленьким, я боялся темноты. И до сих пор меня от нее мандражит. Снаружи-то очень хорошо… Почему бы сейчас не поднять шторы и не впустить сюда солнышко?
— Пожалуйста, не надо! — попросила Ким. — Мне нравится темнота.
Более того — она полюбила ее. Темнота укрывала ее, успокаивала, утешала, смягчала боль… Темнота — это все, что у нее осталось. В ней Ким чувствовала себя лучше, чем в собольей шубе, — теплее, уютнее. Она могла сидеть в темноте часами и даже днями напролет, забывая прошлое или вспоминая его — в зависимости от настроения. Никого не видя и будучи невидимой сама.
— А меня? Меня ты боишься? — прошептала она.
— Да… нет… — Его лицо на мгновение исказилось, но потом он сложил губы в некое подобие улыбки. — Нет, тебя я не боюсь. Как можно? Мы же родились вместе! Мы вообще не должны были никогда расставаться! Я знал это, даже когда был совсем малышом… Из-за этого я и чувствовал себя неполноценным. — Одинокая слеза скатилась по его щеке, но он даже не сделал попытки смахнуть ее. — Может, поэтому я и пробродяжил всю жизнь… Все не сиделось на месте… А сейчас вот сижу здесь… — Он облизнул губы. — Ты веришь в судьбу? Я вот верю. Я имею в виду, эти детективы совсем не случайно нашли меня на бензоколонке… Что-то такое все равно должно было случиться…
Ким расплакалась.
— Да, — рыдала она, — я понимаю, что ты чувствуешь, потому что чувствую то же самое! Всю жизнь я ждала кого-то — кто бы дополнил меня, сделал полноценной… Я искала единственного человека в мире, кому могла бы доверять как самой себе. Ты так долго шел ко мне, мой дорогой Хью, может, уже и поздно… но это неважно! Наконец-то ты здесь! Теперь мы навсегда вместе, и у нас все будет общим: сердца, надежды, мечты…
Она потянулась к нему, чтобы взять его за руку, и оказалась в круге света.
— Мы никогда больше не будем одиноки, Хью! Ни ты, ни я.
Смятенный, он приложил ее руку к своей щеке… Некоторое время они сидели так в полном умиротворении, потом он глубоко вздохнул и произнес:
— Скажи, сестричка, мы с тобой и вправду так похожи?
— Были когда-то, — ответила Ким.
— Дай-ка посмотрю!
Привстав, он повернул лампу, чтобы свет падал на ее лицо. Она откинула вуаль.
— О Боже! — вскрикнул Хью Келли.
Майнола
«Штат Нью-Йорк против Миранды Ви»: защита в трех актах.
Акт первый: Тонио Дюмен. Присяжные знакомятся с природной сущностью самого дьявола.
Акт второй: Питер Мэйнвэринг и другие. Присяжные выслушивают показания экспертов.
Акт третий: Миранда Ви. Присяжные знакомятся с настоящей и единственной Жертвой некоторых событий, происшедших на проселочной дороге под французским поселком у замка «Шамбор».
Акт первый был отыгран блестяще, защите удалось показать всю жестокость характера Тонио — так, чтобы присяжные, которым предстояло решать судьбу Миранды, содрогнулись от ужаса, но не были выбиты из колеи окончательно: переборщить тоже бывает вредно, повторение уже постигнутых истин только притупляет впечатление. Тем не менее когда фотографии Миранды во время ее пребывания в «Маривале» были розданы членам суда, адвокат заметил, что у большинства из них побелели лица и сжались кулаки. Присяжный под номером восемь (автомеханик из Хиксвилла) выглядел так, будто вот-вот взорвется от ярости, а присяжная под номером два (домохозяйка из Сиссета) чуть не упала в обморок.
