Андрей Максимов - Карма
– Ну вот, – продолжил Пестель, – я тесты выкупил в этой уродской «Обдирочной», потом носился по городу, показывал надежным, очень квалифицированным специалистам. Все наделся: ну, должен же быть хоть какой-то шанс, самый маленький. А специалисты вздыхали и смотрели на меня жалостливо… Я понимаю, что болезнь неминуемо отнимет тебя у меня. Но я не понимаю, почему я должен бежать впереди болезни и расставаться с тобой до того, как… как… ну, в общем, все это случится. Разве я не имею права прожить те счастливые моменты, которые, может быть… которые я… которые мы…
Пестель замолчал, подбирая слова.
Наташу поразило, что она совсем недавно думала о том же самом.
– И еще, знаешь… – Впервые за время разговора Пестель улыбнулся. Причем с облегчением. Будто сказал что-то неприятное, но важное, и теперь можно расслабиться. – Я очень верю своим ощущениям. Они меня никогда не подводят. Мысли подводят, ощущения – нет. Так вот ощущения подсказывают мне: наша история окончится… как бы это сказать… не так, как мы ждем. Разум негодует, утверждая, что все предопределено, а ощущения не соглашаются, хоть ты тресни.
Наташа подошла к нему, погладила по волосам, по щеке, посмотрела в глаза – внимательно, будто пытаясь понять, откуда вдруг взялся этот человек.
Это было непонятно. Но значения не имело. Вообще, когда любовь – детали не имеют значения. Важно было только одно: чтобы этот человек никуда не делся. Как можно дольше не девался никуда.
Вошли в спальню.
Пестель начал раздевать ее, она подчинялась.
Подумала совершенно некстати: «Как давно у меня дома не было мужика. Как давно!» Пестель положил ее на кровать, смотрел на нее, любовался.
У Пестеля были нежные пальцы, умелые. Он вообще был страстный и умелый одновременно. Наташа тоже старалась, как могла. И пальцы ее скользили где надо. И Пестель стонал, и она стонала. И все было хорошо, почти как по-настоящему.
Только не могла Наташа отключить голову, не могла поплыть в этой страсти. Впервые в жизни она хотела, но не могла отдать себя любимому человеку.
Забыться было нельзя. Забыть – нельзя. Даже в ее пьяном и от коньяка и от любви состоянии она слишком хорошо понимала: забыть нельзя.
А потом было утро. Утро, которое все и решает в любви. Да, светлое утро, а не темная ночь. Спокойная радость оттого, что рядом любимый человек, а не бешеная страсть. Страсть можно испытывать и к проститутке, а вот эта спокойная радость утра бывает только рядом с тем, с кем хочешь прожить день.
Пестель поцеловал Наташу в глаза. Она проснулась от этого поцелуя и подумала, что, если бы умела молиться, поблагодарила бы Бога за то, что под конец жизни Он подарил ей такой праздник.
Как же не хотелось в это утро, казавшееся теплым и светлым, чтобы праздник был «под конец». Ужасно не хотелось. До слез, которые не текли потому лишь, что радость все-таки умудрялась быть сильнее ощущения смерти.
ЦВЕТКОВ И ДРУГИЕ
Завтракали под телевизор. Пили кофе. Ели сыр. Было хорошо.
– Какие планы на день? – спросила Наташа.
Спросила не потому, что ее так уж сильно интересовало, чем именно будет заниматься Павел Иванович, а потому, что в ее картине счастливой жизни это был обязательный фрагмент: женщина спрашивает мужчину о его планах. Мужчина отвечает. Потом они целуются у дверей. Женщина смотрит в окно, как мужчина уезжает, и возвращается на кухню готовить ему еду.
Такой план Наташе очень нравился.
– Планы у меня теперь одни, – сказал Пестель. – Биться с Саморядом не на жизнь, а на смерть. Причем на его смерть.
– А это не опасно? – спросила Наташа.
Спросила, прекрасно зная ответ. Но в ее картине счастливой жизни женщина должна была волноваться за мужчину и непременно задавать ему такие вопросы.
С того самого мгновения, как Наташа утром увидела в своей постели Пестеля, ей все время казалось, что она играет роль. И эта роль ей определенно нравилась.
Она поцеловала Пестеля у двери, пообещав приготовить на ужин что-нибудь необыкновенное.
Постояла у окна, помахала рукой.
Подумала: «Как странно я прожила жизнь! Все мои любовные истории – это истории про мужиков, которые обижали меня, а я им мстила. Я прожила жизнь почти до конца и впервые провожаю мужчину, стоя у окна! Как такое могло случиться?»
И еще подумала: что бы ни сделал Пестель дальше, она ему мстить не будет. Никогда.
И еще удивилась, что не может определить жанр того, что происходит у нее с Пестелем. Это явно был не роман, и не повесть, и, конечно, не поэма.
Может быть, сказка? Обыкновенное чудо?
Звонок в дверь раздался некстати.
А ведь все было так хорошо распланировано. Сначала залечь в ванну с каким-нибудь бессмысленным детективом. Потом готовить ужин. Потом ждать – одновременно с тоской и радостью. Здорово!
А тут – на тебе! – пришел кто-то.
Еще надеялась, что это какой-нибудь очередной «озабоченный» по «дверному объявлению». В глазок посмотрела. Матерь Божья! Цветков.
Решила: «Ну, понятно, сейчас ругать будет… Мол, на работу не ходит который день… То да се… Только чего сам-то припилил? Мог позвонить, вызвать, как и положено начальнику».
– Извините, у вас телефоны все отключены, а мне надо с вами поговорить, – сказал Цветков, будто отвечая на незаданный вопрос. – А гадость на двери – подарок от Артура?
Наташа кивнула.
– Что ж не сказали? Я бы уж давно мастера прислал. – Цветков впечатления грозного начальника не производил. Наоборот, было очевидно, что он старался произвести впечатление доброго приятеля.
Газету сразу протянул, «Желтый тупик». А в ней – на первой полосе! – Указ Президента о награждении врача больницы имени Фасовского Сунько Д. И. орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, а также интервью с министром здравоохранения, в котором тот восторженно говорит, что Денис Сунько являет собой образ настоящего русского врача и что только такие люди…
Наташа не сразу, но вспомнила Сунько, особенно как тот мечтал попасть на страницы газеты, и усмехнулась:
– Не дай бог, если он – символ настоящего русского врача. И ведь что самое обидное? Наверняка в той же Фасовского есть настоящие доктора, которые работают, а не пиарятся. Но их никогда не отметят. Никогда.
– Что вы имеете в виду? – не понял Цветков. – Я хочу искренно поздравить вас, Наталья Александровна. Мы хоть и желтая пресса, а смотрите: какой эффект! И главное, какая скорость! Только вышел ваш очерк, и – пожалуйста.
– Так им же пример нужен, яичко – к Христову дню…
Цветков тему продолжать не стал. Сел молча. От чая не отказался. Пока чайник закипал, молчал всем своим видом показывая, что пришел по серьезному делу.
