Маша Царева - Замуж за «аристократа»
– Почему? – насторожилась я. Неужели он все-таки начнет ко мне приставать?
– В тебе есть глубина. Ты серьезная, несмотря на то что красивая. Честно говоря, ты понравилась мне еще по телефону. Когда прочитала Самойлова. Я никогда бы не подумал, что юной красотке может нравиться это стихотворение. И когда ты сказала, что занимаешься физикой… это так необычно. Я даже на минуту решил, что ты дурнушка. Но ты оказалась красавицей. Катя, ты уж прости… Я намекнул тебе на ресторан… В общем, дурак, конечно, я. Но когда ты меня отшила, это было чудо. Я понял, что немедленно должен тебя разыскать.
Я смущенно молчала. Просто не знала, что ответить на такое. Вроде бы он вел себя вполне интеллигентно. Хотя мне не были приятны его слова. Вот если бы такое сказал мне Александр Дашкевич, я бы расцвела и заколосилась. А он… Я ведь ничего к нему не испытывала, ровным счетом ничего. Разве что легкую симпатию.
Он словно мысли мои прочитал. Он вообще был очень проницательным и умным – потом я в этом убедилась.
– Катенька, а ведь ты неправильно меня поняла, – улыбнулся он, – что ты надулась? Думаешь, что старый козел претендует на твое свежее тело? Думаешь-думаешь, у тебя же на лбу это написано. Он-то, может быть, и претендует, но прекрасно понимает, что здесь ему ничего не светит. И потом, у нас такая разница в возрасте… Так что я разговариваю с тобой скорее как с дочерью.
– Правда? – недоверчиво улыбнулась я.
– Чистая правда. Я понимаю, что тебя вряд ли может заинтересовать старый толстяк. И потом… Наверняка ты влюблена. Я прав?
Я ничего не ответила – вздохнула только. И он все понял:
– Ну, конечно, прав. И кто же он?
– Я же говорила, – слабо улыбнулась я, – ваш друг. Саша.
– А, Дашкевич. Этот шельмец. Катенька, ты, конечно, прости, но это же глупо. В Дашкевича влюбляются малолетки да дурочки.
– Я – из последних. То есть нет. Я не дурочка, а дура. Самая настоящая. Честное слово.
– Не верю, – прищурился он. – И что же между вами было?
Я вскинула на него удивленные глаза. Неужели он рассчитывает услышать пикантные подробности?
– Что, он тебя попользовал и больше не звонит? Я угадал?
Я всматривалась в его лицо, пытаясь понять: издевается или нет? Намеренно унижает или и правда хочет помочь?
– Угадал.
– И сколько раз?
– Что – сколько раз? – не поняла я.
– Сколько раз попользовал?
Я вздохнула:
– Один.
– Плохо, – подытожил он. – Значит, ты ему просто не понравилась. Хотя это странно. Наверное, он просто идиот.
– Ничего вы не понимаете! – горячо возразила я. Внезапно мне стало стыдно за то, что я позволила втянуть себя в этот унизительный разговор. Я словно другими глазами посмотрела на сидящего напротив Мордашкина. Еще минуту назад он казался мне приятным собеседником, тактичным, умным, сочувствующим. А теперь я поняла: он же просто со мной играет. Наверняка завтра весь «Мосфильм» будет судачить о дурочке-Кате, которую попользовали и больше ей не звонят!
– Ничего вы не понимаете, – уже более спокойно повторила я, – если бы вы видели, как он на меня смотрел, как обнимал, вы бы так не говорили. Знаете, Федор, уже поздно. Мне пора домой.
– А ты горячая девушка, – усмехнулся он. – Молодец, облила холодом зарвавшегося наглеца. Меня то есть. Знаешь, не стоит так переживать. Ты же его скоро в любом случае увидишь. Поговорите, разберетесь.
– Где я его увижу? Он мне дал неправильный телефон.
– Дуреха, ты же снимаешься в моем фильме! И он тоже. У вас даже есть общие сцены. И потом, озвучка, пресс-показ, премьера.
– Правда?
Когда тебе всего девятнадцать, твое настроение скачет вверх-вниз, словно вагончик на американской горке. Только что Федор Мордашкин казался мне пренеприятнейшим типом, только что я собиралась уйти и отказаться от съемок, чтобы больше никогда не видеть этого ужасного человека. Но стоило ему заговорить о Дашкевиче, стоило немного меня обнадежить, как все предыдущие побуждения показались мне детскими обидами. Я почти обожала этого человека. Мне сразу же расхотелось уходить. Хотелось, наоборот, остаться в ресторане, слушать его истории. Говорить самой… Только чтобы хоть изредка, хоть раз в двадцать минут он упоминал о Саше…»
…Егор готовился к этой встрече так тщательно, как он не стал бы готовиться к собственной свадьбе. Смешно, но в первый раз в жизни он маялся возле раскрытого шкафа, не зная, что надеть. Как школьница, собирающаяся на выпускной бал!
Сначала он привычно натянул тривиальные черные джинсы и клетчатую ковбойскую рубашку – так одевался он каждый день, так одевается добрых две трети московских молодых людей. Но, взглянув на себя в зеркало, он засомневался. Лаврова намного старше его, она мамина ровесница. Понравилось бы маме, как он выглядит? Вряд ли. Женщины постарше любят мужчин в костюмах – по крайней мере так казалось Егору Орлову.
Костюма у него, разумеется, не было, и Егор сорвался в универмаг. Возвращаясь оттуда с миллионом разнокалиберных пакетов, он думал о том, что он определенно сходит с ума. В конце концов, у него даже не назначено с нею свидания. Сама Лаврова еще и не подозревает о том, что ее ждет сегодня. А Егор уже битый час вертится перед зеркалом.
Шура больше не заговаривала о том, что она могла бы познакомить Егора со своей знаменитой крестной. А он ей не напоминал, опасаясь привлечь ее внимание к своей проблеме.
Но они часто о Кате разговаривали. Шура-то любила прихвастнуть.
Она рассказывала о том, какая у крестной шикарная квартира, и какой изобилующий деликатесами холодильник, и какой балбес ее великовозрастный сынок.
– Этот увалень за всю свою жизнь и трех книжек не прочитал, – смеясь, докладывала она. – Ну, за исключением, может быть, учебников. Я так удивилась, когда его впервые увидела. Правду говорят, что на детях гениев природа отдыхает.
– Катя, наверное, так не считает? – осторожно спросил он. На самом деле ему было наплевать на Саню Лаврова, просто он не хотел, чтобы Шурочка «соскочила» с этой темы.
– Ну, разумеется! – хмыкнула она. – Она-то как раз считает, что Санечка почти гений. Творческая личность. Так из-за него страдает!
– Страдает? А зачем страдать?
Шура прикусила губу и внимательно на него посмотрела.
– А ты никому не расскажешь?
– О чем?
– Поклянись, что никому!
Егор щелкнул ее по носу – все-таки Шура до безобразия инфантильна! Но все-таки предпочел с ней не спорить и, сохраняя на лице серьезное выражение, пообещал:
– Никому не расскажу. Даже если меня будут пытать раскаленным утюгом.
– Да ну тебя! – рассмеялась Шура. – Я с тобой серьезно, а ты… Короче, слушай: Саня – наркоман.
– Да ты что? – выдохнул Егор.
