Вера Колочкова - Вера, надежда, любовь (сборник)
А Софья Михайловна, Игорева жена, очень красивая… Лицо такое тонкое, почти прозрачное, равнодушно-приветливое, и глаза странные, совсем неземные. То ли печальные, то ли, наоборот, счастливые, не поймешь! Как будто сквозь тебя смотрит, как будто видит то, чего другим видеть не дано.
Задумавшись, она чуть не проворонила подбирающуюся к самому краю белую молочную пену, испуганно подхватила кастрюльку в самый последний момент. Слила молоко в большую цветастую чашку, насыпала немного соды. Подумав, добавила ложку сахара, немного сливочного масла, помешивая, понесла в комнату.
– А папа когда приедет? Я еще спать не буду? Ты меня не заставляй спать, ладно?
– Хорошо, не буду заставлять. Пей молоко, Машенька. Выпьешь – и вместе будем папу ждать.
– Ara… A знаешь, ты хорошая. Как Мишка. А ты меня будешь любить? А сказку мне будешь читать? Всегда-всегда? А можно я с тобой останусь? С тобой и с папой?
– Машенька, а как же мама? Тебе ее не жалко? Она же скучать будет, плакать…
– Нет, не будет. Ты что! Она же красивая… А красивые мамы своих дочек не любят, только некрасивые любят!
Эля оторопела. Ничего себе, детская логика! Даже не знаешь, что и сказать…
– Машенька, а почему красивые мамы дочек не любят? Разве так бывает?
– А вот бывает! Бывает! Вот у Лизки мама – тетя Надя – совсем некрасивая, толстая, а знаешь, как Лизку любит! Все ей разрешает! И ругается совсем не страшно, и баловаться можно, и громко кричать, и рисовать! А мою маму Лизка боится, а я тетю Надю ну вот нисколечки не боюсь! А вот в садике у нас девочка есть, Ленка Петрова, так у нее мама знаешь какая красивая! И забирает ее из садика позже всех, а иногда и вообще не забирает… Воспитательница ругается, сама ее домой отводит, а Ленка так плачет, так плачет…
– Нет, Машенька. Бывает, и красивые мамы дочек тоже любят. У меня была красивая мама, и знаешь, как меня любила!
– А где теперь твоя мама?
– Умерла… Давно уже. Я еще маленькая была.
– А ты тогда с кем живешь, если у тебя мамы нету?
– С тетей. У нее большой дом на берегу реки и лес рядом.
– А у нас в деревне тоже есть лес и речка. Мы с папой и Мишей туда купаться ходим. А мама с нами не ходит. Она всегда одна гуляет, чтобы мы не мешали. А ты возьмешь меня с собой? Я хочу с тобой и с папой…
– Машенька, ты пей, пей молоко, оно уже не горячее.
– А ты полежи рядом со мной! Как будто ты Миша! Мы с Мишей всегда вместе спать ложимся, она мне спинку чешет.
Она легла с Машенькой, начала гладить ласково по спинке, приговаривая:
– Все будет хорошо, котенок… Спи. Скоро приедет папа, мы что-нибудь придумаем. Спи…
– Не так, надо ноготками, как Миша. Чтоб щекотно было…
Эля лежала, скребла тихонько ноготками по спинке чужого ей, в сущности, ребенка. Хотя почему чужого? Она же дочка Игоря, значит, уже не чужая. От Машенькиных волос сладко пахло молоком, свежестью, еще чем-то неуловимым, детским, нежным… Хотелось зарыться в эти рыжие кудри носом и уснуть беззаботно и ждать Игоря, ждать хоть сто лет!
А может, и правда ему отдадут Машеньку? Странно все-таки, как это она говорит? Некрасивые мамы дочек любят, а красивые – не любят… А что? Поедем домой, к тетке, она обрадуется! Места всем хватит. Она научится всему, и спинку чесать ноготками, и сказки рассказывать, и простуду лечить…
Машенька заснула, задышала ровно, с трудом втягивая воздух простуженным носиком. Эля приподнялась на подушке, осторожно потрогала лоб, убрала со щеки прилипшую рыжую прядку. Не очень горячий вроде бы. Потом долго смотрела на спящую девочку, по-бабьи подперев голову рукой. Какая она худенькая, бледненькая, личико маленькое… Ее бы козьим молоком попоить. Интересно, соседка, баба Нюра, держит еще козу или нет? Летом вроде держала, когда она приезжала к тетке на каникулы… И ботинки бы новые Машеньке справить, а то у нее совсем неказистые, со шнурками. И не ботинки бы надо, а сапожки высоконькие, на липучках. Пусть по лужам бегает, ножки не промокнут…
Она и сама не заметила, как уснула. Ей снился дом, крутой спуск к реке в зарослях незабудок. По нему можно сильно разбежаться и нестись до самого берега, как по мягкому ковру. На берегу перевернутые днищем вверх лодки, белый песок, следы от рыбацких костров, красная дорожка на воде – отблеск заходящего солнца… Сейчас она войдет в воду и поплывет по этой дорожке…
– Эля! Эля, проснись! – сквозь сон услышала она негромкий голос Игоря, подняла испуганно голову. Он стоял над ней, тряс за плечо. Наклонился, присев на корточки, спросил встревоженным шепотом: – Эля, что случилось? Почему Маша здесь? Как она здесь оказалась?
Эля протерла глаза, потрясла головой. Села на кровати, свесив ноги.
– Понимаешь, я хотела у Мишки забрать твои вещи, ну хоть какие-нибудь. Она же обещала, помнишь? Я позвонила, а Машенька взяла трубку… И сказала, что она одна и что ей страшно. Она очень просила ее забрать, Игорь! Я хотела тебе позвонить, но ты телефон дома забыл. Но ты не бойся, она там записку написала, что она у меня…
– Записку? Какую записку? Она писать еще не умеет, Эля! И давно она здесь?
– Со вчерашнего дня…
– Ничего себе! Ее ж потеряли, наверное… Соня там с ума сходит!
– Игорь, она болеет… У нее температура высокая!
Игорь озабоченно потрогал лоб девочки, поднялся во весь рост:
– Так… Я сейчас отвезу ее домой, ты заверни ее поплотнее в одеяло. И вещи в пакет собери. Шапку только на головку надень…
– Игорь! Ну подожди! – отчаянно то ли запищала, то ли зашептала Эля. – Как ты ее повезешь, она же болеет! Ты съезди один или позвони, скажи, что она у тебя! Ну не увози, пожалуйста! Пусть она у нас побудет!
– Нет.
Игорь поднял ее за локти с кровати, отодвинул в сторону. Потом тихо и бережно, стараясь не разбудить, закутал Машеньку в одеяло, осторожно поднял на руки. Девочка чуть приоткрыла глазки, увидела спросонья отца, обвила руками за шею. Эля дрожащими руками сложила в большой пакет комбинезон, неказистые ботинки со шнурками, натянула на Машину голову розовую шапку, поплотнее закутала в одеяло босые ножки.
– Я поеду с тобой, в машине ее подержу!
– Нет. Я поеду один. Жди меня здесь.
Эля смотрела, как осторожно он спускается вниз по ступенькам, напрягая спину и бережно прижимая к себе ребенка. Потом закрыла дверь, щелкнула замком. Тихо вернулась в комнату. Легла на кровать лицом вниз, на то место, где только что лежала девочка, вдохнула запах теплого молока, рыжих кудрявых волос, вспомнила ее бледное личико с яркими звездочками весенних веснушек. «Некрасивые мамы дочек любят, а красивые не любят…»
