Развод. Пусть горят мосты - Стася Бестужева
— Привет, солнышко, — говорю я, опускаясь на корточки. — Я так соскучилась!
Он переминается с ноги на ногу, потом все-таки подходит, обнимает меня коротко, почти формально. Не тот восторженный, открытый Даниил, которого я знаю.
— Привет, мам, — говорит он тихо.
Ника входит следом — бледная, с тёмными кругами под глазами, худее, чем я помню. Её взгляд встречается с моим, и я вижу в нём столько боли, столько невысказанного, что сердце сжимается.
— Мама, — шепчет она, бросаясь ко мне.
Обнимаю её, и она дрожит в моих руках. Мой сильный, храбрый ребёнок, который держался всю эту неделю, теперь позволяет себе быть просто дочерью в объятиях матери.
За спинами детей стоит Марина Викторовна и молодой социальный работник, представившийся Андреем. Они наблюдают, делают заметки, но держатся на расстоянии, давая нам минимальное ощущение приватности.
— Как ваши дела? — спрашиваю, усаживаясь с ними на диван. — Что нового в школе?
Даниил смотрит на дверь, словно ожидая, что оттуда появится кто-то ещё.
— Папа сказал, что ты болеешь, — выпаливает он вдруг. — Что у тебя проблемы с головой и тебе нужно лечиться.
Вот оно. Именно то, о чём предупреждала Марина Викторовна. Заученные фразы, внушённые Павлом.
— Папа беспокоится, — отвечаю спокойно, хотя внутри всё кипит от возмущения. — Но я совершенно здорова. Просто у нас с папой сейчас сложные отношения, и нам нужно время, чтобы всё решить.
— А когда ты вернёшься домой? — Даниил смотрит на меня с надеждой. — Тётя Вероника хорошая, но она не умеет рассказывать сказки, как ты.
Тётя Вероника. Она уже живёт в моём доме. Спит в моей постели. Пытается заменить меня моим детям.
— Пока я не могу вернуться, солнышко, — отвечаю честно. — Но мы будем часто видеться, обещаю.
— Папа говорит, что ты больше не хочешь жить с нами, — продолжает Даниил. — Что тебе важнее работа и этот дядя-врач, который к нам приходил.
Максим. Они говорят о Максиме. Павел уже внушает детям, что я предпочла другого мужчину им.
Ника сжимает мою руку, смотрит предупреждающе.
— Даниил, — говорю я, выбирая слова очень осторожно, — я люблю вас больше всего на свете. Больше работы, больше всех людей в мире. И никогда, слышишь, никогда не перестану быть вашей мамой, что бы ни случилось.
— Но почему ты ушла? — упрямо спрашивает он. — Почему не живёшь с нами?
— Потому что суд пока решил, что так будет лучше, — объясняю я, замечая, как внимательно слушает нас Марина Викторовна. — Но это временно. Мы с папой сейчас решаем некоторые взрослые вопросы.
— Папа показывал какие-то бумаги, — вмешивается Ника. — Говорил, что это доказательство твоей... — она запинается, подбирая слово, — нестабильности. Но я ему не верю. Ты никогда такой не была.
Благодарно сжимаю её руку. Мой маленький защитник.
— Давайте не будем говорить о грустном, — предлагаю я. — У нас всего два часа. Лучше расскажите, как прошла неделя, что было в школе?
Ника рассказывает о новом преподавателе музыки, о том, как готовится к конкурсу виолончелистов. Даниил постепенно оттаивает, делится своими успехами в футболе. Показывает новый планшет, который купил ему Павел.
— Папа сказал, что теперь может купить мне всё, что я хочу, — говорит он с детской непосредственностью. — Потому что тебя нет, и не нужно экономить на твои таблетки.
Кровь стынет в жилах. Таблетки? Какие таблетки?
— Даниил, о каких таблетках ты говоришь? — спрашиваю, стараясь звучать спокойно.
— Ну, которые ты пьёшь от нервов, — отвечает он. — Папа сказал, они очень дорогие, и поэтому мы не могли раньше покупать много игрушек.
Чудовищная манипуляция. Павел выставляет меня не просто психически нестабильной, но и обузой, на которую тратились семейные деньги вместо того, чтобы баловать детей.
Замечаю, как Марина Викторовна хмурится, делая пометки в блокноте.
— Милый, — говорю мягко, — я не принимаю никаких таблеток от нервов. И никогда не принимала. Папа, наверное, что-то путает.
Ника смотрит на брата с лёгким раздражением.
— Дань, хватит повторять глупости, — говорит она. — Лучше расскажи маме про свой рисунок, который ты сделал на уроке рисования.
Умница. Она намеренно меняет тему, защищая и меня, и брата от дальнейшего погружения в эту неприятную тему.
Следующий час проходит почти нормально. Мы играем в настольную игру, обнаруженную на полке, читаем книгу, просто разговариваем. Я замечаю, как Даниил постепенно расслабляется, становится прежним — смеётся, рассказывает анекдоты, которые услышал в школе, прижимается ко мне, когда думает, что никто не видит.
Ника более сдержанна. Она словно боится полностью открыться, показать свои настоящие чувства. Но когда Андрей выходит позвонить, а Марина Викторовна отвлекается на свои записи, она быстро шепчет мне:
— Я продолжаю собирать доказательства. У меня есть ещё записи. Папа не знает, что я их делаю.
— Ника, — шепчу я в ответ, — это опасно. Если он узнает...
— Я осторожна, — она сжимает мою руку. — Но люди должны знать правду. Как он врёт про тебя, как заставляет нас говорить всякие гадости.
Сердце разрывается от гордости за этого маленького бойца и от ужаса перед тем, что она подвергает себя такому риску.
— Просто будь осторожна, — говорю я. — И помни — что бы ни случилось, я всегда на твоей стороне. Всегда люблю тебя.
Когда время подходит к концу, Даниил снова становится напряжённым. Он смотрит на часы, потом на дверь.
— Папа обещал отвезти нас в парк развлечений, если мы хорошо себя будем вести, — говорит он. — А потом мы поедем в новую квартиру тёти Вероники. Она обещала испечь печенье.
Новая квартира. Значит, они уже приглашают детей в своё будущее семейное гнездо. Готовят почву для полного перехода.
— Это здорово, — отвечаю, хотя внутри всё сжимается от боли. — Надеюсь, вам понравится.
Марина Викторовна объявляет об окончании встречи. Прощание даётся тяжело. Даниил обнимает меня крепко-крепко, вдруг начинает всхлипывать.
— Я не хочу уходить, — шепчет он. — Хочу с тобой.
— Мы скоро увидимся, солнышко, — обещаю я, гладя его по голове. — Через два дня. И будем играть, и читать, и
