Измена. Игра на вылет - Елена Грасс
– Прежде чем мы поедем к тебе, я хочу сказать тебе, что я ошиблась. Моей маме не Белов звонил.
– А кто? – не сразу понимает меня.
– Дочь твоя, – его реакция, естественно, молчание и растерянность.
Понимаю его. Сама только что в том же состоянии была. Только ему ещё страшнее. Самый близкий человек оказался таким чудовищем.
– Это точно? На сто процентов? – не смотрит на меня, смотрит в окно.
– Ну да. Она сама призналась мне в этом.
– Ясно… – единственное слово.
Из его голоса ушла жизнь.
– Я понимаю, это всё меняет. Ты помнишь, я планировала посадить Белова за это? – Он кивает. Думаю, догадывается, что я скажу дальше. – Так вот, в свете таких событий сядет Лариса… И если ты намерен защищать свою дочь, то…
– У меня больше нет дочери, – отрезает Александр, и машина срывается с места.
Тени от фонарей ложатся на асфальт длинными полосами, когда мы молча едем к его дому.
Нам обоим нужна эта тишина. И ему даже больше, чем мне.
Припарковавшись, он выходит из машины медленно, почти механически. Дверь захлопывается с глухим стуком, и звук кажется слишком громким в этой тишине.
Я тоже выхожу, чувствуя, как холодный ветер пробирается под воротник платья.
– Приехали. Вещи заберут, не переживай, – Воронов пытается улыбнуться мне, но это выглядит совсем неестественно, как маска.
Он избегает зрительного контакта, а я, напротив, не отвожу от его лица глаза.
Через час обедаем мы также молча.
Потом сидим у камина также молча. Огонь трещит, языки пламени отражаются в его глазах, но в них нет больше тепла. Только пустота.
– Марта, я, конечно, растерян после того, что ты сказала мне, – начинает, наконец-то говорить. – Дай немного времени, чтобы всё это принять, хорошо? Денёк, другой.
– Я ничего от тебя не жду, и...
– На днях твой муж отписывает мне свою долю. – Воронов перебивает меня. – Я разговаривал с ним.
Замираю. Вот так новость… Быстро!
– Я рада, – выдыхаю.
Хоть этот вопрос теперь будет закрыт. Правда, в свете событий, которые произошли, как теперь мы с Вороновым работать будем – не представляю! Уверена, он в злости просто сказал, что дочери у него нет и помогать он ей не будет. Сейчас его бывшая жена начнёт биться в истерике, что нельзя её бросать, и он уступит. В таком случае мы, естественно, станем врагами, и работать вместе не сможем.
– Да. Я тоже рад. После того как он оформит её на меня, я хотел бы подарить тебе оставшиеся доли в клинике. Ты станешь полноправной хозяйкой.
– Как… Зачем? – не скрываю своего удивления.
– Потому что… Лариса чуть не убила твою маму. Пожалуй, это единственное, что я могу сделать теперь для тебя после произошедшего, чтобы расплатиться за то, что ты испытала после её поступка, – говорит тихо, но уверенно.
Теперь смотрит на меня и не отводит глаз.
Александру морально очень тяжело, ему плохо, у него как у меня – беда, но он старается всеми силами это скрыть от меня.
– Я даже не знаю, что сказать на это…
А я ведь и правда, не знаю!
– Ничего. Просто прими мой дар в знак извинения. Это как последняя капля. Точка. Финал. Какие ещё слова подобрать, не знаю, – пожимает плечами. – После её поступка я отчётливо понял, что спасти того, кто не хочет спасаться невозможно. Нет у меня больше ни сил, ни желания.
– Но ты хотел, чтобы она была с дочерью, и делал всё ради этого.
– Теперь – ни за что, никогда и ни при каких условиях я не подпущу её к Лизе.
Он неожиданно хмурится, а затем трогает своё сердце. Кладёт ладонь на грудь и пытается сжать, словно от этого ему станет легче.
Я знаю точно этот жест. Знаю, как люди бессознательно хватаются за сердце, когда им плохо и боль пронзает его. Это инстинкт. Это не показательные выступления, это правда, ему некомфортно в области груди.
Мне неожиданно становится страшно за Александра.
Быстро встаю с дивана и подхожу к нему. Действую на автомате, врачебные привычки берут верх.
Беру запястье Воронова, прижимаю пальцы к пульсу. Он частый, неровный.
Поднимаю взгляд на него. Лицо бледное, но зрачки нормальные, без признаков инсульта или инфаркта.
А он смотрит на меня. Не отводит глаз. И в его взгляде теперь столько всего: боль, усталость, разочарование, благодарность, нежность, что-то ещё… Так много всего!
Краснею.
– С вами всё в порядке, – перехожу снова на "вы", словно с пациентом разговариваю. – От переживаний пульс частит, но сердце, думаю, в норме. – стараюсь говорить ровно. – Только всё-таки, давайте съездим в клинику, чтобы его проверить. Так, на всякий случай. У вас слишком много разочарований и неприятностей на такой короткий период времени.Не удивительно...
– Но есть в этих неприятностях и положительный момент, – перебивает Воронов. Он делает паузу, и его пальцы сжимают мою руку, прижимая её к своей груди. – Марта, проверить сердце, может, и нужно. Я и сам понимаю, что с ним совершенно точно что-то не так за последние недели.
Где-то между пальцами его пульс: удары беспорядочные, нервные. Не дышу.
– А что с ним? Какие жалобы? – спрашиваю, мой голос предательски дрожит.
– Оно, когда ты рядом, впадает в такой ритм… бешеный. Чувствуешь? – киваю. – Не остановить его. Не запретить ему так стучать. И не уговорить, чтобы оно вернулось к прежнему, спокойному ритму.
Закрываю глаза на секунду.
– Возможно, это аритмия? – неуверенно с моей стороны.
– Раньше не жаловался. Только теперь справиться никак не могу. – Улыбается. – А всё чаще кажется, что и не хочу…
– Ну вот, надо пройти обследование, и я назначу вам… тебе лечение.
Он крутит отрицательно головой.
– Обследование не поможет. И рецепт, который ты выпишешь в карточке и в рецептурном листе тоже. Я не доктор, но знаю только одно лечение: чтобы ты была рядом. Всегда, насколько это возможно. Это
