Никогда правда - Джилл Рамсовер
Глаза моего отца, обычно такие настороженные и стоические, внезапно стали окном в ту невыносимую боль, которую он носил в себе. Я сразу же узнала ее, потому что она отражала мою собственную. Мы носили те же самые уродливые шрамы, которые нанесла нам та ночь, и хоть раз мы могли разделить нашу душевную боль с кем-то, кто действительно понимал нас. Я вскочила со своего места и бросилась в гостеприимные объятия отца.
— Малышка, почему ты нам не сказала? — Голос моей мамы дрожал, а слезы наполняли ее глаза.
Я отпрянула от отца, но он не отпустил меня. Вместо этого он освободил место рядом с собой на диване и крепко прижал меня к себе. — Я не совсем уверена, — попыталась объяснить я. — Я была напугана и растеряна. Я не могла понять, почему папа оставил Марко истекать кровью на земле и откуда он знает, как драться. Я знала, что не должна была видеть, что произошло. Когда он вернулся в машину, я закрыла глаза и затаилась, притворившись спящей. Думаю, я просто отключилась, не в силах смириться с тем, что произошло. Потом, когда вы все рассказали историю о том, как Марко умер, я знала, что это ложь, но не могла понять, почему. Это заняло у меня некоторое время, но я наблюдала и училась. Когда я узнала о наших связях с мафией, мне стало легче распознать всю остальную ложь.
Мама покачала головой, сокрушаясь, что она понятия не имела, через что мне пришлось пройти.
Алессия разинула рот, ошеломленная тем, что я не была идеальным ангелом, которым она всегда меня дразнила. — Ты знала все это время? Я узнала о семье только от Луки. Я понятия не имела.
— Лука? — спросила я, переведя взгляд на отца.
— Он член семьи Руссо, — объяснил отец.
Моя голова откинулась назад в медленном кивке. — Это многое объясняет, но я все равно хочу знать, что именно произошло с Алессией — правду.
— Я хочу услышать, как русские вошли в картину, — сказал папа с укором.
Я виновато улыбнулась. — Ладно, сначала моя история, но я хочу услышать и ее.
Следующие полчаса я рассказывала им о своей тайной жизни, о картинах и Майкле. Нико вызвался рассказать о том, что с ним произошло, и о том, как он оттолкнул меня. Мы по очереди давали объяснения и открывались друг другу — Нико и я, Алессия и мои родители.
Этот процесс помог мне почувствовать себя более связанной со своей семьей и любимой, чем когда-либо прежде. В том, чтобы поделиться своими секретами, была уязвимость, но также и огромная награда. Я доверяла им свою правду и была польщена, когда они делали то же самое. Этот процесс сплотил нас, связал так, как не связывало просто родство.
Единственным человеком, который хранил молчание, была Мария. Мой отец признал, что Мария была частью организации в течение многих лет, но Мария не предложила никаких дополнительных сведений о себе. Я не могла заставить ее увидеть пользу от обмена информацией, но надеялась, что когда-нибудь она это сделает. Сбросить с себя это бремя было огромным облегчением, и я очень сомневалась, что она просто освободилась от бремени.
Закончив нашу дискуссию, мы вместе наслаждались обедом, и беседа текла гораздо более естественно, чем во время наших прошлых семейных обедов. Было удивительно, насколько все были спокойны, когда мы не следили за каждым словом и не пытались притворяться. Я любила свою семью и хотела, чтобы мы были сплоченной семьей. Сможем ли мы сохранить открытое общение, которое я инициировала?
Только время покажет.
После обеда Нико отвез меня в больницу навестить Майкла. Видеть этих двух мужчин вместе в одной палате было странно. Они представляли две совершенно разные фазы моей жизни, словно Скрудж, наблюдающий за призраком прошедшего Рождества, я была встревожена и на взводе. К счастью, Нико был совершенно непринужденным и помог мне успокоиться. Когда мы вошли, он сразу же направился к Майклу и поприветствовал его крепким рукопожатием. Я не знала, что произошло между этими двумя мужчинами в мое отсутствие, но их обмен приветствиями был далеко не похож на драку в закусочной.
— Привет, красавчик, как ты себя чувствуешь? — спросила я, обнимая его и не обращая внимания на ворчание Нико позади меня.
— Намного лучше теперь, когда я вижу, что ты жива и здорова. Ты напугала меня до смерти.
— То же самое. Было не очень весело проснуться и услышать, что в тебя стреляли.
— Я в порядке. Он не задел артерию или что-то еще. Теперь, когда они меня подлатали, я смогу выбраться отсюда.
— Майкл Гарин, — выругалась я, приложив палец к его груди. — Не смей думать о том, чтобы уйти за минуту до того, как эти врачи тебя выпишут.
— Одна встреча со смертью, и вдруг она начинает следовать правилам, — поддразнил он с ухмылкой.
— Я не уверена в этом, но я точно знаю, что этого бы не случилось, если бы ты не пытался спасти меня. Я не хочу, чтобы из-за меня ты получил инфекцию или плохо зажил.
Его брови сошлись вместе, а глаза затвердели. — Послушай меня, София. Это не твоя вина, поэтому я хочу, чтобы ты выкинула это дерьмо из головы. Единственный, кто виноват, это Сэл Амато, ты поняла?
Мои губы истончились, и я кивнула, но чувство вины, терзавшее мое сердце, так просто не исчезло. Было тяжело осознавать, что кто-то, кого я любила, пострадал, пытаясь помочь мне. Еще хуже было знать, что этот человек страдал долгие годы, потому что хотел от меня большего, чем я могла дать.
— Вы должны знать кое-что еще, ребята, — добавил Майкл. — Сегодня утром пришел друг, чтобы сообщить мне, что они разобрались с Брихнером — нашли его шныряющим по галерее. Он был частным детективом, нанятым для расследования подделки. Парень, который купил твою первую репродукцию, пытался продать ее кому-то еще, и тот парень попросил свою страховую компанию оценить картину. Оценщик определил, что это подделка, и сделка сорвалась. Наш покупатель засуетился и решил преследовать продавца. И Брихнер, и его клиент осознали свою ошибку и больше не будут проблемой.
— Я благодарна твоей семье за помощь в этом. — Меня удивило, что я не почувствовала страха и сожаления, которые обычно ассоциируются с тем, что меня поймали. Наоборот, мне захотелось
