Ника Сафронова - Все мужчины её жизни
Я подошла поближе. Лицо музыканта с собранными в гладкий мушкетерский хвост волосами и ухоженной бородой смотрелось намного приличней. Да и серьга в виде тоненького кольца придавала шарма. А все-таки пластика лишней бы не была.
Тем не менее Кощей из гадкого утенка сделался лебедем. Учитывая его талант разбивать юные сердца, можно было не сомневаться, что со станка сошел новый секс-символ.
– Ну, Шурик, – выдохнула я, – вся женская часть населения в наших руках.
– Да куда они денутся, понятное дело…
Тут откуда-то возник запыхавшийся Руслан.
– Эх, черт! – воскликнул он. – Жаль, что я не застал вашей встречи. Было бы любопытно взглянуть на произведенный эффект. Ну что? Каковы впечатления?
– Руслаша! Ты гений! – искренне восхитилась я.
– А то! – Стилист с гордой улыбкой развернул сверток, который принес с собой. В нем оказались кожаное пальто на меховой подстежке, шарф крупной вязки и шапочка, чем-то напомнившая тюбетейку Арсена, только из кожи. – Надевай!
Он помог влезть Кощею в пальто. Потом, сделав из шарфа небрежную петлю, накинул ее музыканту на шею. И довершил образ Шурика головным убором, надвинув его по самые брови.
На обратном пути я с трепетом прижималась к Кощееву плечу. До чего же он мне теперь нравился! Да и сам он будто вырос на две головы. Нес себя с достоинством, словно из арбатского королька стал в одночасье господином Вселенной.
Я даже поехала бы сейчас в его коммуналку и без всяких музыкальных прелюдий отдалась бы за одну только выпрямленную осанку. Я уже не говорю о парфюмерных нюансах, которые дразнили меня своими горчащими нотами, заставляя снова и снова отыскивать среди них ностальгию по Мише.
Впрочем, Кощей меня к себе не позвал. Мы расстались в метро, договорившись о встрече.
– Будь в клубе за сорок минут до начала ток-шоу! Или, если хочешь еще настроить аппаратуру, приезжай за час-полтора.
– Попытаюсь.
Потом мы разъехались, каждый в своем направлении. Я – к себе на кладбищенское подворье, а он – на улицу задумчивых фонарей.
Наверное, это и к лучшему. По крайней мере, я успела еще раз прорепетировать текст своего выступления. Повесить на плечики платье. Разложить под ним, как под рождественской елкой, все прочие атрибуты моего туалета. И пораньше лечь спать.
Я как знала, что с рассветом меня начнут одолевать звонками. Не иначе, полгорода связалось со мной в это утро.
Сначала объявился Сорокин – поставить меня в известность о том, что все приглашенные подтвердили свое участие в телепроекте. Среди них ожидались известные деятели культуры: литераторы, искусствоведы, актеры, а также собратья Кощея по цеху – музыканты. Потом прорезался Дмитрий с радостной новостью о том, что он набился в программные осветители. Следом Руслан с Арсеном выясняли, где и когда они смогут меня лицезреть. После этого Дорохова, заикаясь, сообщила о том, что она страшно волнуется и, вообще, ее гнетут дурные предчувствия. Потом я сама позвонила Кощею. Удостовериться, что в планах строптивого королька не возникло случайных заминок. Тот уверил, что все на мази.
Что ж, теперь оставалось только вылезти из постели и приступить наконец к сборам.
Когда я уже извивалась у зеркала, пытаясь справиться с молнией на спине, раздался новый звонок. Это были позывные Талова.
Бросив тщетные потуги, я ринулась к телефону.
«Пожалуйста, Миша, – взмолилась я про себя, обхватив телефон двумя руками, – сделай что-нибудь, чтобы загладить свою вину. Скажи, что все еще любишь. Растопи мое сердце. Не заставляй и дальше оставаться к тебе такой же холодной».
Тем не менее в трубку я произнесла с определенной долей суровости:
– Что, Талов, снова будешь грозить увольнением?
– Ира, ответь мне, пожалуйста, – раздался спокойный Мишин голос. – Что ты делаешь? Ты больше не хочешь работать у меня? Если нет, так и скажи. Я ведь все заказы отодвигаю до твоего возвращения, а ты не являешься. Телефон изменила… еле у Олега дознался. Ради чего все это? Я не понимаю. Вздумала скрываться от меня? Но зачем? Я ведь тебя не неволю. Хочешь уходить – уходи…
– Слушай, Талов, – процедила я (в душе боролись злость и отчаяние). – При чем здесь ты вообще? У меня симка полетела. А в целом я была нездорова. Сегодня закрою больничный и завтра приду.
– Что с тобой было?
– Болезнь любви. Слышал про такое?
Миша устало вздохнул:
– И как, излечилась?
– Целиком и полностью. А теперь извини, очередь к терапевту подходит.
Мне, действительно, уже было пора. Еще немного, и я начала бы опаздывать. Поэтому плюнула на молнию, решив, что на месте попрошу Оксанку урегулировать этот вопрос. Взяла пакет со сменной обувью и поехала в клуб. Стараясь не думать по дороге о состоявшемся только что разговоре. Негоже это, портить себе настроение накануне решающего события.
Черная полоса нагнала меня в тоннеле, на подъезде к «Коломенской». Поезд застрял в этом темном загоне минут на пятнадцать. А дальше нас ссадили на платформу и предложили воспользоваться наземным транспортом. Очевидно, что-то произошло на путях.
И тут я совершила свою главную ошибку. Нет бы мне, дождаться следующей электрички и кое-как, пусть с остановками, доковылять до пересадочной станции. Но нет же! Я, как исполнительная гражданка, кинулась выполнять наставление диспетчера. Выскочила в город и стала останавливать машину. А в результате влетела в такую пробку, что если бы не додумалась вылезти на Даниловской площади и спуститься снова под землю, то на ток-шоу не попала бы уже никогда. А так я прибыла всего лишь с небольшим опозданием.
У дверей меня встретил пунцовый Сорокин.
– Ты что, мать твою! – путаясь в громоздких нецензурных выражениях, заорал он. – Все давно собрались! Тебя одну ждут!
Рядом с ним стояла какая-то женщина, которая при моем появлении с готовностью шагнула навстречу, выхватывая из ридикюля ватный тампон. Промокнув им мое распаренное лицо, она пробежалась по лбу и щекам кисточкой с косметическими белилами. Покачала головой, бормоча что-то вроде «какой отвратительный макияж». И исчезла.
Мы с Ваней галопом помчались в фойе. Пробегая мимо гардероба, я на ходу скинула с себя пальто, и его на лету изловил расторопный швейцар. Потом мы влетели по лестнице на второй этаж. И сразу окунулись в синевато-дымчатый сумрак.
– Все! – шепнул мне сзади Сорокин. – Двигай на сцену, когда объявят. Я пошел! – Сам махнул человеку в зеленом, прохаживающемуся по эстраде с придурковатой улыбкой, и, как по волшебству, растворился.
Я осталась одна.
Увидев меня травяной человечек моментально оживился.
– Ну что ж, дорогие гости! – выкрикнул он в микрофон. – Еще раз добрый вечер!
