Симона Элькелес - Цепная реакция

— Ты отрицал мое прошлое... мое происхождение.

— Я ничего не отрицал, Луис. Твой биологический отец был...

— Продолжай, скажи это. Давай, Алекс, не сдерживайся.

— Гектор Мартинез был манипулирующим мудаком, который угрожал людям, подвергая опасности их жизни, чтобы они делали то, что он хотел. Он был убийцей и наркобароном. Мы оказали тебе услугу, не сказав, что у тебя половина генов от человека без моральных принципов и совести.

— Лучше будь поосторожнее, Алекс. — Я толкаю его назад, готовый к драке. — Ты говоришь о моем кровном отце.

Мои слова, вероятно, причиняют ему боль, потому что грудь Алекса тяжело вздымается.

— Проснись, Луис. Ты смотришь на свою кровь. Я твоя кровь.

Я смотрю на него с отвращением.

— Всё, что я вижу передо мной, так это бывший Кровавый Латино. Предатель своего народа.

— Это чушь собачья.

— Будь поосторожнее, брат. Ты никогда не знаешь, кто семья… а кто враг.

Я стремительно несусь прочь от него, игнорируя требования Алекса вернуться, смешанные с мольбами Британни не уходить. Она говорит, что мы решим это.

Я сыт по горло, пытаясь что-то исправить.

Чу был прав. Состоять в Кровавых Латино — это моя судьба, право от рождения. Я говорил себе, что хочу приблизиться к Чу, чтобы получить информацию о КЛ. Я лгал себе.

Все это время я хотел быть в КЛ, быть частью сделок с наркотиками и риском. Я иду на склад КЛ с одной целью — жить по принципам отца.

Чу сидит в своем временном офисе, разговаривая с некоторыми ПГ. Один взгляд на меня, и Чу выпроваживает всех остальных из комнаты, за исключением парня по имени Малыш, который совсем не маленький.

— Я пойду в банк и посмотрю, что находится в банковской ячейке, — говорю я, — но у меня есть условия.

Его вездесущая сигарета свисает у него изо рта. Он берет её и выпускает дым в воздух. Я смотрю, как он задерживается у него над головой, прежде чем исчезнуть в прокуренной комнате.

— Условия?

— Да. Во-первых, ты никогда больше не будешь угрожать семье Алекса, Карлосу или моей маме. Во-вторых, ты посвятишь меня, как всех остальных. — Нет больше размытых линий. Я выбрал свою сторону, и я не хочу, чтобы меня принимали за кого-то, кем я не являюсь и кем мне не суждено быть.

— Рад, что ты поменял свое мнение, Фуэнтес.

— Не называй меня так, — грубо говорю я. — Я не Фуэнтес, и ты это знаешь, так что хватит нести чушь. Ты согласен на мои условия или нет?

Мы буравим друг друга взглядами.

— Конечно. Гектор предсказывал, что ты будешь бойцом, — гордо говорит он, напоминая мне о фотографии, где Гектор держит меня, когда я был новорожденным.

Он кивает Малышу, чтобы вернуть других ПГ в комнату.

— Луис хочет укрепить свое место в семье КЛ, парни, — выкрикивает он толпе, когда они заходят обратно. — Проблема в том, Луис, что ты уже был крещен. Нет необходимости в посвящении.

— Я хочу этого. Примите меня как новичка.

— Хочешь, чтобы мы выбили из тебя дерьмо? — Он смеется.

— Я хочу быть посвященным, как Алекс. Я не ищу легких путей. Я справлюсь с этим. — Я покажу им, меня не нужно защищать от правды. Я просто могу слышать Гектора Мартинеса из могилы, который подстрекает меня бросить вызов, доказав всем этим парням, что я такой же жестокий человек, каким был он.

Его брови поднимаются.

— Ты справишься с этим, да?

— Я сын своего отца, — уверенно говорю я. — И я готов.

— Mi placer,[46] — говорит он, забавляясь. — Эй, Рико! — орет он. — Собери ребят и устройте Луису тут кроваво-латинское тринадцатисекундное приветствие. Я тоже присоединюсь. — Он хрустит костяшками пальцев, одним за другим. — И я собираюсь насладиться этим.

Глава 42

Никки

Кендалл думает, что я справляюсь, но на данный момент я не могу чувствовать себя по-настоящему целой. Все мои чувства и желания завязаны на одном — оказаться дома у Луиса, чтобы он мог обнять меня и сказать, что между нами все хорошо.

Это все мечты. Между нами все далеко не хорошо, и никогда не будет.

— Пап, — говорю я, садясь рядом с ним, в то время как он смотрит футбольный матч по телевизору. — Как так случилось, что вы с мамой никогда не брали нас в Мексику?

Он пожимает плечами.

— Мы достаточно путешествуем, Никки. Ты была в Бразилии с нами два года назад. И в Аргентине, когда я выступал там на конференции. И ты практически все мороженое в Италии съела.

— Но почему не Мексика?

Он медленно выдыхает.

— Я думаю, что должен показать вам место, где я рос. Но я не хочу оглядываться назад, Никки. Ваша мать не хочет также.

— У многих мексиканских детей в школе есть родители, которые даже не говорят по-английски.

— В южной части, — добавляет он.

— Да.

— Мы пытались растить тебя и твоего брата, чтобы у вас не было «нашего» и «их» менталитета и неприязни к богатым или бедным, которые, я боюсь, распространены в южной стороне. Твоя мама и я не раз обсуждали это до того, как вы родились.

— Такое чувство будто мы белые. Я не ем мексиканскую еду, и ни один ребенок из тех, с кем я росла, не был мексиканцем.

— Мы не пытаемся быть белыми, Никки. Мы приспособились. Это так ужасно?

— У меня такое ощущение, чтою пока вы с мамой так сильно желали приспособиться, вы не заботились о том, чтобы мы гордились нашим происхождением. Мне нравится быть американкой. Но, когда я смотрю на детей из южной стороны... таких, как семья Фуэнтес. Я им завидую.

— Чему тут завидовать, дорогая? У тебя есть все, что нужно, и большинство вещей, которые ты хочешь. Мы живем американской мечтой. Я знаю менталитет большинства мексиканских семей в южной части Фейрфилда: работать, как собака, отправлять деньги родственникам назад в Мексику и не иметь больших ожиданий, потому что они никогда не сбудутся. Большинство мексиканских детей на южной стороне Фейрфилда не рассчитывают на поступление в колледж. После окончания школы они планируют помогать их родителям прокормить семью и защищать ее от тех, кого они называют «бандюга». Это не наш менталитет.

— Я знаю. — Я хочу рассказать ему о тех мыслях, что одолевали меня в течении последних двух месяцев с тех пор, как я была с Луисом на лодке Дерека. —Я хочу, чтобы ты рассказал мне о твоем детстве, папа. Не сейчас, а когда вы с мамой будете готовы. Это действительно важно для меня. Быть мексиканкой — это важно для меня.

— Имеет ли это какое-либо отношение к тому, что ты так много времени проводишь с Луисом?

— Может быть. Мы расстались, и я скучаю по его семье и по окружению людей, которые не скрывали, что они мексиканцы и что это для них является почетным званием. Я знаю, что это глупо, но мне действительно нравилось это. — Я также скучаю по Луису очень сильно, я переживаю за него и плачу в подушку каждую ночь с его дня рождения.