Наталия Миронина - Трудное счастье Калипсо

– Я в курсе вашего вопроса – меня уже проинформировали. Если у вас есть претензии к представителям болгарских правоохранительных органов – вы должны сказать мне. Если что-то необходимо передать в Россию, с кем-то связаться – тоже дайте знать. Относительно адвоката я переговорю со следователем – как у них там полагается… Разумеется, со стороны посольства Российской Федерации… – человек говорил скороговоркой, явно тяготясь свой миссией и желая как можно быстрее покончить с выпавшим на его долю поручением. Тон был вежливый, но абсолютно безучастный. Порой можно было уловить подозрение, мол, что-то ты все-таки сделал, раз здесь оказался. Игорь видел, как сотрудник посольства старается не смотреть ему в глаза, чтобы, не дай бог, не протянулась между ними ниточка человеческого участия, понимания или хотя бы простого интереса. Игоря это не удивило – зачем тратить свои душевные силы, свое внимание, время, когда за стенами тюрьмы цветут болгарские розы, пахнет нагретым камнем на набережной, а по городу ходят красивые загорелые девушки… Игорь все это быстро просчитал, вежливо поблагодарил соотечественника и сказал, что пока ему ничего не надо, в России его никто особенно не ждет (сестру волновать не хотелось). Посольский человек облегченно вздохнул и покинул тюрьму.

В следующие два дня Игоря навестил помощник следователя Мирко – он ознакомил подозреваемого с документами, задал несколько уточняющих вопросов, что-то записал на больших листах. А в завершение визита отдал Игорю две большие пачки чая, несколько пачек сигарет и книгу. Обложка гласила, что это «Финансист» Драйзера.

– Ничего другого на русском языке не нашел, эту и то в отеле взял, кто-то из туристов оставил. – Мирко развел руками.

– Что вы, спасибо, – Игорь искренне поблагодарил. Он вдруг представил сейчас одинокий вечер в серой комнате, и предвкушение хорошей, умной книги наполнило его радостью. Вот так и начинаешь ценить жизнь за мелочи. Он еще раз поблагодарил Мирко и вдруг понял, что этот человек специально его навестил и принес все эти вещи. Игорь почувствовал, что на мгновение его выдержка куда-то испарилась:

– Помогите мне. Я прошу не потому, что боюсь наказания, хотя и поэтому тоже. Со Светланой ничего не могло произойти, она отлично плавала, – Игорь вдруг замолк, понимая, что эти слова его почти выдают. Помолчав, он добавил: – Я действительно не виноват, просто не знаю, как это доказать. Сделайте что-нибудь, следователь, мне кажется, настроен против меня.

Именно в Мирко Игорь вдруг увидел своего «адвоката».

– Вам для этого надо рассказать правду, – был короткий ответ.

Следующие два дня к Игорю никто не приходил. Часы тянулись медленно, прилипая друг к другу, словно расплавленная жевательная резинка к подошве ботинок. Скудное однообразие обстановки, отсутствие привычных занятий и связей превращало сутки в бесформенную, невыразительную бесструктурную массу. «Жизнь превращается в клейстер, нечто трясущееся, без цвета, запаха и формы», – с этой мыслью Игорь укладывался на жесткую узкую койку, долго ворочался, пытаясь найти удобное положение, и наконец засыпал в непривычной для себя позе, на спине, положа руку на грудь. Мысли, которые ему приходили в голову перед сном, были однообразны – исчезновение Светланы, опасения, как бы его ситуация не ухудшилась, и безнадежность. Но Игорь не гнал от себя эти мысли, поскольку они хоть немного отвлекали его от самого страшного – воспоминания о всепоглощающем гневе, который охватил его при виде злобного лица Светланы. Пенистые круги на воде, темное дно, сарафан, брошенный на берег. Все это тогда казалось неважным. Важны были его обида, страх и вдруг проснувшаяся ненависть к Светлане. Он в сотый раз успокаивал себя, повторял в свою защиту слова, выстраивал подчиненные логике фразы и наконец засыпал нервным сном. Просыпался он рано – из окна-бойницы растекался белесый свет. Игорь лежал с открытыми глазами и представлял, как небо над морем из выцветшего темно-синего превращается в яркое, горячее, как по дорогам разливается чужая полынная жара. В книжках, которые когда-то он читал, заключенные бредили запахами и видениями свободной жизни и порой так сходили с ума. Игорь ни на минуту не забывался, и от этого несвобода ему казалась какой-то невероятной мистификацией. Иногда он задавался вопросом: «А что будет, если болгарская полиция и следователи так и не найдут Свету, так и не смогут снять с меня обвинение». Его тут же бросало в пот, сердце начинало колотиться, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Хотелось вскочить, стучать в железную дверь, звать следователя и подробно, опять и опять рассказывать ему о том, как он ее любил, о том как они, в общем-то, хорошо жили. Что он, Игорь, никогда не просил ее поделиться состоянием. Это Светлане в пору расцвета их любви вдруг взбрело в голову написать завещание в его пользу. Да, в случае необратимых событий половина компании, которая досталась ей от мужа, переходила к нему, Игорю Давыдову. С чего Света вдруг озаботилась такими вопросами, он не понял. Сама же она спокойно и внятно пояснила: «Я люблю тебя, считаю своим мужем и планирую с тобой прожить счастливую жизнь. Детей, наверное, у меня так и не будет. Если вдруг, мало ли как бывает в жизни, ты останешься один, без меня, ты должен будешь продолжить дело и о родителях моих позаботиться, а для этого нужны средства. Так что в моем поступке и чувство, и расчет». Да, часть своего уютного дома Светлана тоже подарила ему. Она тайком от всех поехала к нотариусу, оформила дарственную и преподнесла ему на день рождения изящно перевязанный свиток с готовым официальным документом. Больше всего она не хотела, чтобы об этом узнала подруга. «Дашка меня не поймет, – сказала Светлана. – У нее совершенно иные взгляды на имущественные отношения между мужчиной и женщиной!» Игорь очень хотел рассказать следователю, что сначала отказался и даже вернул свиток Светлане. Он потребовал сию же минуту съездить в нотариальную контору и аннулировать документ. Он говорил, что это некрасиво, что она его унижает в глазах окружающих, что он доволен тем, что есть, и, что самое главное, он любит ее просто так, без всякой там «одной второй доли жилого помещения по адресу». Светлана расплакалась, что-то говорила о любви, о том, что в доме должен быть хозяин… После долгих бурных объяснений они договорились, что об этом ее шаге никто и никогда не узнает. Бумаги будут храниться у нее, а они будут делать вид, что ничего как бы и не было. Игорю очень хотелось рассказать следователю, что настроение у него каждый раз портилось, стоило вспомнить об этом поступке Светы. Было что-то не очень приличное в его положении возможного «наследователя». Впрочем, как-то раз, спустя пару-тройку месяцев, выйдя с Кубиком во двор и присев на крылечке, Игорь вдруг почувствовал прилив какой-то детской радости собственника: «Это мой двор, и я здесь больше не гость!» – подумалось ему. В офис типографии он тоже теперь входил совсем по-другому – в повадках появилась расслабленность рантье. Весь его вид говорил: «Деньги делаются здесь, как это происходит, меня не волнует, но отчет посмотреть не мешало бы». Довольно скоро на эти темы они перестали говорить, неловкость прошла, а мысль, что он теперь совсем не бедный человек, ему была приятна. При знакомстве с Лерой Игорь не смог удержаться и упомянул и о типографии, и о доме, умолчав, естественно, что это подарки его гражданской жены. Лежа на жесткой койке, Игорь вспоминал только свой гнев, который не постеснялся выказать, узнав о шагах Светланы: «За кого ты меня принимаешь?!» Эта сакраментальная фраза не раз звучала из его уст. Сейчас его охватывал страх быть неправильно истолкованным. Все эти опасения гнали от Игоря утренний сон, делая длиннее и без того безразмерные дни.