Ирина Лобановская - Медовый месяц
— Благодарю, — пробормотал Эрик. — Большое тебе спасибо!
Он отсоединился и тотчас набрал номер телефона, оставленный ему Варварой Николаевной. Подошел муж.
— Из посольства? — Супруг явно не был в курсе походов жены и розысков неизвестного ему шведа. — Варя, тебя…
— Да, — глухо сказала в трубку Варвара Николаевна. — Эрик, добрый вечер. Вам что-нибудь удалось узнать?
— Довольно много. Но похоже, больше уже ничего не удастся.
— А я могу сейчас зайти? — быстро спросила женщина. — Я мигом, тут близко…
— Конечно. Я вас жду.
Он сам не понимал, для чего ввязался в эту загадочную историю.
Варвара Николаевна стала торопливо собираться.
— Володя, я ненадолго. Покорми Танечку и сам поешь. Ужин в холодильнике.
Муж поправил очки.
— А что случилось? Почему вдруг тебя срочно вызвали в шведское посольство? Нашлись твои родственники?
Он сам подсказал ей ответ. И она поспешила с ним согласиться:
— Да, кажется… Я как-то заходила туда, интересовалась…
— Но это все такая даль… — удивился Владимир Александрович. — Я имею в виду твоих предков.
— И тем не менее… В посольстве работают очень хорошие, отзывчивые люди. Они сразу взялись мне помочь. И может быть, теперь Надя увидит своих родных…
— Надя? — Владимир Александрович снова поправил очки. — А почему только Надя? По-моему, Сашка тоже не отказался бы заиметь родных за рубежом…
Варвара Николаевна стушевалась, замялась… Как легко себя выдать…
— Ну да, конечно… Просто знаешь, Володя, я до такой степени не выношу Катерину…
Муж вздохнул:
— Я тоже ее не переношу. Но что делать… Приходится мириться. Хотя бы ради Танюши. Мне кажется, она стала прекрасно играть.
Варвара Николаевна на мгновение приостановила судорожные сборы.
— Да, ее учит Надя. И она говорит, что у Танечки большие способности. Может быть, у нас в семье будет вторая великая пианистка… Надо попросить Сашу купить ей рояль. Надя сказала, что пианино для Тани уже недостаточно. А пока она хочет перевезти нам свой. Позвони Саше, я все никак не соберусь.
Владимир Александрович кивнул. Вообще в семье подрастало даже два юных таланта. У Олега обнаружился голос. И мальчик стал мечтать о консерватории и карьере оперного певца. Хотя Варвара Николаевна боялась, что с возрастом ангельский голосок может пропасть, как часто бывает у подростков.
Эрик поджидал однофамилицу внизу. Корректно поклонившись, он провел женщину в свой кабинет и усадил в кресло. Она смотрела нетерпеливо и с надеждой. Знала бы Варвара, о чем он собирается рассказать…
Паульсен заговорил медленно, тщательно подбирая слова. Он очень боялся испугать и расстроить. Хотя все равно это случится…
Варвара Николаевна молчала. Не осознала, не поняла до конца услышанного?.. Эрик осторожно взглянул ей в лицо. Она что-то сосредоточенно обдумывала.
— Его больше нет? — будто на всякий случай переспросила Варвара Николаевна.
Эрик кивнул. Он теперь избегал смотреть ей в глаза.
— Он погиб в Советском Союзе? В Москве?
Он снова кивнул.
— А вы говорили что-то о завещании…
— Да. Оно якобы оставлено на много лет вперед для наследников рода Готтардов. Но их нет…
— Их нет… — эхом отозвалась Варвара Николаевна. — Правильно… Их там нет…
Подозрения Эрика усилились. Почему она сказала «Их там нет…»? Там — это, очевидно, в Швеции. Но где-то они есть… И где-то — подразумевается в России… У дамы двое детей — сын и дочь…
Дальше продолжать не стоило.
— Я могу быть еще чем-нибудь вам полезен? — деликатно справился Эрик.
«Даг прав, я сам лезу в пекло и сую голову в петлю. Меня же никто ни о чем пока больше не просил!.. Но сейчас обязательно попросят…»
— Нет, спасибо! — неожиданно объявила дама. — Вы столько сделали для меня!.. Не знаю, чем вас отблагодарить…
— Ну что вы, не стоит! — быстро вставая, наклонил голову Эрик. — Мне было приятно вам помочь.
— А впрочем, я знаю… — Варвара Николаевна словно что-то внезапно вспомнила. — Вы любите музыку? Нет, не жуткую попсу, забившую все наши телеканалы, а настоящую, классическую?
— Я неплохо играю на скрипке, — признался Эрик. — Правда, исключительно для себя…
— Как я угадала! — обрадовалась Варвара Николаевна. — Такой, как вы, молодой человек не может не любить музыку! Тогда я приглашаю вас на концерт моей дочери. Она известная пианистка и лауреат многих международных конкурсов. Вы, наверное, слышали о ней. Надежда Гребениченко. По мужу она Наумова, но фамилию не меняла. Она уже слишком на слуху.
— Это ваша дочь? — удивился Эрик. — Я видел ее по телевизору, везде афиши… Но на концерт попасть не удалось…
— Это в ближайшую пятницу! В Большом зале консерватории, — радовалась Варвара Николаевна. — Как удачно все сложилось! Вы будете с женой?
— Я не женат, — улыбнулся Эрик. — Так что мне достаточно одного билета. Хотя многие из моих коллег тоже с удовольствием послушают Надежду Гребениченко.
— Тогда я принесу вам десять билетов! — решила Варвара Николаевна. — А вы их тут между собой поделите по-братски!
Она улыбнулась и вышла.
Эрик сел в кресло и задумался. Надежда Гребениченко… Очевидно, это она и есть… Дочь неизвестного ему Готтарда, погибшего в Советском Союзе при невыясненных обстоятельствах, наследница огромного состояния… Известная пианистка России, которую знают во всем мире…
Ну что ж, у фон Готтардов вполне достойное продолжение.
22
Но на следующий день зайти к Эрику с билетами Варвара Николаевна не смогла. Сильно разболелась Танюша. Она капризничала, жаловалась на горло, плакала и ни в какую не желала отпускать от себя бабушку и деда.
Заехала Катерина. Посидела полчаса, зачем-то поахала, еще больше раздражая этим свекровь и свекра, и привезла кучу лекарств из Сашкиных запасов.
— Надеюсь, это не поддельные? — хмуро справился у невестки Владимир Александрович.
Катя вспыхнула и сочла святым долгом оскорбиться.
— Как вы могли такое подумать? — возмутилась она.
— А что такого? — пожал плечами свекор. — Теперь фальшивых в аптеках куда больше, чем настоящих.
— Саша не торгует подделками! — резко отчеканила Катерина.
— Саша только такими и торгует! — отрезал Владимир Александрович. — Второй Брынцалов! Ненавижу! Вы готовы отравить всех, лишь бы положить себе в карман лишний миллион баксов!
Катя чуточку остыла. Она знала о делах мужа, никогда от нее ничего не скрывающего. Возражать и спорить дальше казалось рискованным.
