Берег тысячи зеркал (СИ) - Кристина Ли
— Со мной все в порядке. Если быть честной, я сама виновата, что оказалась в том проулке, — уклончиво отвечаю.
Она тактично прячет взгляд, а я не решаюсь прямо спросить, в чем дело.
— Я знаю… о том мужчине. Военный. Он спас тебя, — все же говорит, хотя и с особой осторожностью. — Вы с ним… Ты из-за него вернулась? Он обидел тебя? Корейцы… Они… Ну, в общем, уверена, Женя тебе уже высказался по поводу его "любви" к ним.
Делая новый глоток кофе, хмурюсь из-за раздражения. Причем тут то, что он кореец. Какая разница? Нам это не помешало переспать раз семь к ряду. Даже подогрело чисто женский интерес.
Господи, о чем я думаю?
— Это неважно. Давай просто не будем об этом? Все закончилось, так и не начавшись, — спокойно говорю, и допиваю кофе. — Я совершила огромную ошибку, Лена.
— Вер, — она тянет руку через весь стол, обхватывает мою ладонь, а я вздрагиваю. — Тебе не просто. Я это вижу. Всегда видела.
Всегда жалела. Почему же раньше я не реагировала на жалость так остро? Вероятно, потому что до этого меня не проклинали так открыто. Возможно, и потому, что я просто привыкла за эти несколько лет к всеобщей жалости. Она читалась во взглядах всех вокруг. Жалость жила в глазах лечащего врача Алексея, его сослуживцев, их жен, моих друзей. В глазах отца жила не просто жалость, а боль. Он болел со мной все это время. Наверное, только сейчас профессор Преображенский стал спокоен. Ведь отец решил вернуться на кафедру. Причина очевидна — он перестал так волноваться обо мне. Сколько же жизней затронула эта трагедия? И сколько времени отобрала у меня?
— Мне не хватало тебя, — шепчу сквозь слезы, смотря на то, как наши пальцы переплетаются. — Фиговая из меня подруга вышла, да? Вечно несчастная.
— Ты издеваешься? — нарочито зло спрашивает, а я поднимаю взгляд.
Осматриваю каждую черточку лица Лены, возрождая в памяти годы, которые мы провели вместе. Моя подруга красивая. Необычно красивая и шикарная женщина. Жгучая брюнетка, с бледной кожей и выразительными голубыми глазами. Они как огромные озера, иногда становятся похожи на темную заводь. Становятся такими, когда она грустит.
— Я тоже очень скучала, — шепчет, вызывая трепет в груди. — Что же ты натворила, что пришла в себя? Что ты наделала, Вера?
— Сама не знаю. Все… слишком сложно, — отвечаю с горечью, а Лена замирает. — Он летчик, Лена. Военный летчик, и он кореец. Последнее тебе явно не нравится, и это засада. Думала у него один существенный минус, а их выходит два. Слишком много, чтобы надеяться на продолжение.
— Ты уверена? — она пытливо заглядывает в мои глаза, а я, молча киваю. — Это какая-то…
— Хрень, — нарочито безразлично бросаю, пытаясь унять слезы. — Невозможно жестокое совпадение. Я думала, что такое живет только в романах матери. Но, как видишь, я, кажется, стала одним из персонажей ее больных книг.
В попытке поддержать, Лена сжимает мою руку крепче. Я опускаю взгляд, понимая, что, наконец, становится легче. Господи… Нужно было всего-то поговорить хоть с кем-то откровенно.
— Я так хотела услышать от тебя эти слова снова. Ужасно хотела увидеть тебя счастливой, — теперь и ее голос звучит горько.
— Я как чувствовала, что эта поездка и авантюра с работой в Сорбонне ничем хорошим не закончатся. Я ведь и поехала только ради отца. А посмотри, что вышло? Меня развели с мужем за спиной, едва не убили, шантажировали, и вдобавок… Сан.
— Красивое имя. Редкое, — подхватывает Лена, и мы опять встречаемся взглядами, — Я знаю точно. Все-таки, пожила там несколько месяцев, — она умолкает, а следом собравшись, тихо спрашивает. — Ты считаешь себя предательницей. Вижу. Я ведь права? Потому не поехала сперва к Алексею. Ведь так?
— Вряд ли я могу вообще себя хоть кем-то считать. Поначалу… мне было стыдно, Лена. Так стыдно, и так совестно, что я сбегала от него. А он смотрел. И в этом беда. В том как он смотрел, Лена. Мы сперва даже не были толком знакомы, но когда я видела его в толпе у корпуса, мир замирал, время застывало, а все, что я могла — смотреть в ответ. Я и сама не заметила, как стала искать его взгляд в толпе день ото дня. Искала, а потом проклинала себя. Находила, и снова покрывала себя стыдом. Жутко дикое чувство, я не могу объяснить его. Ведь оно толкало только хуже к Сану. Настолько, что я действительно забыла кто я, и откуда.
Внимательно выслушав, Лена пытается задать тот вопрос, которого я боялась.
— Вы с ним…
— Да, — уверенно отвечаю, смотря прямо ей в глаза. Здесь нечего скрывать. — И это было настолько… хорошо, что мое состояние закономерно. Он другой. Все вокруг него другое. Его мысли другие, слова и поступки холодные и выверенные. Он военный, но он не Алексей. Его прикосновения необычные, он весь другой. И это… знаешь, заставило забыться. Я стала их сравнивать почти сразу, а потом поняла, что это все равно, что сравнить мягкое с теплым. Невозможная глупость. Вот почему я приехала обратно, Лена. У меня в голове бардак, но я от него под кайфом, как наркоман. Все, что раньше было бесцветным, все взорвалось, как вспышка и ослепило.
— Тебе действительно нужно время. Радует, что теперь оно имеет для тебя смысл, — Лена тепло улыбается, уже не с жалостью, по-другому.
Как подруга, которую я знала когда-то.
— Потому я здесь, — отвечаю.
— Это правильное решение. Я до самого вылета на Коготь останусь в Киеве. Так что… Я всегда рядом. Всегда, Вера. И тогда, и сейчас.
— Я это знала. Просто, мне было не до окружающих, — мои оправдания звучат жалко, но они искренни.
— Это тоже нормально, — она кивает, а следом предлагает то, что я бы не осмелилась просить: — Как на счет остаться у меня до завтра. Позвонишь дяде Толе и скажешь, что решила остаться. Давай устроим бабские посиделки?
Молча, и с улыбкой киваю. Да только нет в той улыбке, ничего радостного. Я хочу назад в Париж. Все вокруг кажется чужим. Но причина не Сан, и не то, что между нами. Причина в месте, где все было иначе. В той жизни, где я ощущала только похмелье от горя, пришла в
