Любовь на капоте - Мишина Соня

Услышав звук открывающейся двери, Саша открыл глаза, скосил их в мою сторону, несколько мгновений смотрел на меня, будто сомневаясь в том, что видит.

– Привет, Саша, – я заговорила первой, приблизилась к койке вплотную, замерла рядом, не решаясь наклониться и поцеловать любимого.

– Полина… – разлепил сухие губы Казанцев.

– Да, Саша, это я. – Не выдержав, я склонилась, погладила его по щеке кончиками пальцев.

Казанцев зажмурился, едва заметно дернул головой, будто пытаясь отстраниться или отвернуться. Засопел напряженно. На его виске проступила, забилась частым пульсом синяя жилка. Уголок рта задергался, поехал вниз.

– Уходи, Полина, – неразборчиво, едва слышно выдавил Александр Аркадьевич.

Даже несмотря на то, что я была готова к такому повороту, мне стало больно и тесно за грудиной. Пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы справиться с собой и удержаться от слез.

– Не уйду. Поговори со мной, Саша.

Казанцев продолжал лежать с закрытыми глазами и молчать. Только тяжелое дыхание и подергивание правой щеки выдавали, что он не спит и весьма далек от спокойствия.

– Саша. Пожалуйста. Поговори со мной, – снова попросила я – кротко, но настойчиво.

И Казанцев не выдержал: заговорил, захлебываясь словами, задыхаясь:

– Что ты хочешь услышать, Полина? Мне нечего предложить тебе теперь, нечего дать. Ты молодая, красивая девушка. У тебя жизнь впереди. Так иди и живи: без меня – без обузы на шее. Я… хотел с тобой быть. Мечтал о семье, детях. Но, видно, вселенная не хочет, чтобы такой урод, как я, размножался. Теперь у меня не будет ничего – ни нормальной семьи, ни детей…

– Будет, – прервала я поток самобичевания.

– Что будет? – не понял Александр Аркадьевич.

– Не что, а кто, Казанцев. Наследник у тебя будет. Или наследница...

Несколько мгновений мужчина смотрел на меня непонимающе. Потом, похоже, до него постепенно начали доходить мои слова:

– Ты?...

– Я…

– Беременна?..

– Да.

– Я?..

– Ты.

– Стану отцом?..

– Да.

Саша снова закрыл глаза. Его искривленное лицо с выступающими белыми ниточками шрамов на правой щеке дрогнуло. Черты смягчились. В уголках глаз проступили слезинки. Одна из них предательски соскользнула с ресниц и, проложив мокрую дорожку, исчезла в седине на виске.

– Ты поэтому вернулась раньше? – спросил он, не открывая глаз.

– И поэтому – тоже. Знаешь, я сожалею о том, что поторопилась тогда…

– Это я виноват, Поль. Моя дурацкая привычка командовать, контролировать. Я не должен был ставить тебя перед выбором: я – или работа…

– Я тоже могла постараться объяснить тебе, как для меня важно сохранить за собой право принимать некоторые решения самостоятельно.

Казанцев снова зажмурился, засопел напряженно, пытаясь справиться с подступающими слезами. Я присела на табуретку подле его кровати, положила ладонь на подрагивающую щеку, кончиками пальцев погладила седой висок.

– Никогда не прощу себя, – проговорил мой мужчина, – за то, что оттолкнул тебя. Что посмел обозвать бабой и обвинить в дурости. Я ведь никогда не был сторонником идеи, что все, что нужно женщине – это кухня, церковь и дети… но в тот момент мне на миг показалось, что лучше бы оно так и было. Захотелось сделать тебе так больно, как было больно мне…

– Перестань грызть себя, Саша. Я… могу понять твои чувства. Но уступить в таком важном для меня вопросе – не могла.

– А теперь?.. Как ты будешь там, на курсах – беременная?

– Я не вернусь на курсы. Не стану рисковать нашим малышом.

Казанцев дернул губами, пытаясь улыбнуться. Потом снова нахмурился:

– Как ты будешь справляться со всем… одна? Я ведь… вот… – он показал взглядом на свое неподвижное тело, – и не известно, встану ли хоть когда-нибудь…

– Встанешь, Саша. Один раз сумел – и второй раз встанешь. А я… мы с малышом… дождемся. Будем помогать.

– Наверное, я эгоист. Старый дрянной эгоист. Мне следовало бы все равно отпустить, если придется – даже прогнать тебя. Но я не могу отказаться от вас. Хочу увидеть своего ребенка.

– Ты не сможешь прогнать меня, Саша. Не теперь. Я хочу, чтобы наш сын… или дочь… знал, кто его отец. Гордился им. Таким отцом, как ты, можно и нужно гордиться, Казанцев, понимаешь?

– Понимаю, что не достоин такого счастья, как ты, Полина… Люблю тебя, боюсь за тебя, боялся тогда и боюсь сейчас тебя потерять, – Саша снова трудно, взволнованно задышал, зажмурился, замолчал, справляясь с эмоциями.

Я сидела, глядя в его лицо – такое родное, такое дорогое, поглаживала кончиками пальцев седой висок любимого и тоже молча глотала слезы.

Все нужные и важные слова были сказаны, кроме трех самых главных. Дождавшись, когда мой инструктор снова откроет глаза и посмотрит на меня, я произнесла эти три слова:

– Я люблю тебя.

35. Эпилог. Полина 

Впервые пошевелить пальцами рук Саша смог через две недели. На то, чтобы начать уверенно пользоваться обеими руками, ушло два месяца. Через полгода мой любимый инструктор окреп настолько, что сумел перебраться из койки в инвалидное кресло.

Это был огромный сдвиг в лучшую сторону: теперь Саша не был привязан к постели. Пусть сидя, пусть на колесах, но он получил возможность самостоятельно перемещаться по больничным коридорам, а потом, когда его, наконец, выписали из отделения реабилитации – и по своей квартире, в которую я снова переехала, чтобы быть рядом с любимым.

Только пересев в кресло и избавившись от полной беспомощности, Казанцев решился заговорить со мной о том, чтобы узаконить наши отношения. Для разговора он выбрал мой последний перед декретным отпуском рабочий день. Пока я сдавала дела и прощалась с коллегами, Саша заказал доставку букета из цветочного магазина, ужина и десерта – из ресторана.

Переступив порог квартиры, я на несколько мгновений растерялась от удивления: прихожая и зал были украшены воздушными шарами – белыми и красными. У зеркала и в гостиной горели большие белые свечи. Александр Аркадьевич в брюках со стрелкой, в белой рубашке сидел за красиво сервированным столом.

– Полина? Привет, родная, – услышав, что я пришла, он подхватил с табурета корзинку с цветами, пристроил ее у себя на коленях и покатил мне навстречу. – Поздравляю тебя с выходом в декрет. Переодевайся скорее – нас ждет праздничный ужин!

К счастью, ранний токсикоз был давно позади, да и мучил он меня не так чтобы сильно. Теперь же, на седьмом месяце, я чувствовала себя вечно голодным бегемотиком: мой пузик заметно вырос и округлился, а моему аппетиту мог бы позавидовать сказочный Робин Бобин. Так что предложение вкусно поужинать в романтической обстановке меня обрадовало.

– С радостью и удовольствием! – шепнула я, принимая букет в корзинке и склоняясь к любимому, чтобы поприветствовать его поцелуем.

Казанцев, как всегда в последнее время, сначала поцеловал меня, потом – мой живот.

– Привет, малыш. Вы с мамой проголодались, а я приготовил вам кое-что вкусненькое. Ты ведь тоже не против подкрепиться, да?

Я невольно крякнула, когда ребенок, услышав голос отца, шевельнулся и пнул – коленкой ли, пяткой ли – не знаю, – в то место, где щека Казанцева прижималась к моему пузику.

– Пинается, – расцвел счастливой улыбкой будущий папа.

– Да, у вас прямо полное взаимопонимание, – засмеялась я тихонько.

Переодевшись, поспешила вернуться к Саше, уселась, встретилась взглядом с любимым мужчиной. Он выглядел взволнованным.

– Полина, если бы я мог – я встал бы перед тобой на одно колено, – заговорил он. – Но ты и так знаешь, что я весь – у твоих ног. Ведь знаешь?

– Знаю. – Насторожилась я.

Разговоров о том, что я должна бросить его и жить своей жизнью с той первой после моих курсов встречи Казанцев не затевал, но иногда я видела, как он злится и переживает из-за своей неполноценности, как его бесит то, что ноги все еще не отзываются на команды мозга и не слушаются своего хозяина. Сильному волевому мужчине было невероятно трудно мириться с тем, что он не может носить меня на руках, а вместо этого вынужден сам порой прибегать к моей помощи.