Любовь на капоте - Мишина Соня

Когда на встречной полосе показался огромный неповоротливый двухэтажный автобус с туристами – даже принял немного вправо. Неожиданно, когда до этой махины на колесах оставалось с полсотни метров, из-за ее толстого зада выскочила верткая приземистая Газель – маршрутка, везущая людей из аэропорта. Она мчалась прямиком на меня, словно управляющий ею шофер не видел света фар моего джипа.

Водитель автобуса, заметив происходящее, начал притормаживать и прижиматься к обочине. Я тоже попытался скинуть скорость и забрать как можно правее, но это не спасло ситуацию: столкновение оказалось неизбежным.

В автобусе – люди. В маршрутке – тоже. В джипе – я один.

Я мгновенно просчитал в уме все возможные варианты и принял единственно возможное решение: вывернул руль вправо, и мой Вранглер, сорвавшись с шоссе, полетел в кювет.

В тот миг, когда передние колеса джипа оторвались от поверхности земли, в моей голове было пусто до звона. Лишь одна мысль задержалась, зависла золотистой точкой в этой пустоте: зря я не позвонил Полине. Не услышал еще хотя бы раз ее голос. Не сказал, что люблю и жду ее возвращения.

Пара мгновений – и золотистую точку, в которую превратилась мысль о Полине, поглотила тьма.

33. Полина

База под Питером, где нам с Лешим предстояло провести целый месяц, оказалась огромной и прекрасно оборудованной. Здесь было все: тренировочный полигон, стадион с футбольным полем и беговой дорожкой, по совместительству – велотреком, вертолетная площадка, пара общежитий казарменного типа, несколько домиков, похожих на коттеджи, тренажерный зал и банно-оздоровительный комплекс.

Мужчин поселили в казармы, нам, женщинам, которых собралось с десяток, выделили коттедж на шесть комнат, так что мы расселились по двое. Занятия начались сразу же. Уже в день прибытия и заселения, после ужина, состоялось организационное собрание и первая лекция. Нас сразу предупредили, что обучение будет проводиться в интенсивном режиме, и никакой расхлябанности с нашей стороны не потерпят.

Жесткий график и серьезные нагрузки – дело для меня привычное, и первую неделю я справлялась с ними довольно успешно, несмотря на тоскливые мысли о Казанцеве. Один из важных навыков людей, работающих в службе спасения – умение отодвинуть личные проблемы на второй план и заниматься делом, не позволяя личному влиять на собственную эффективность.

Вот и я не позволяла себе давать слабину: заставляла себя думать не о том, кто остался там, в родном городе, а том, что происходит здесь и сейчас. Звонить Саше я не спешила: во-первых, уставала за день так, что к вечеру валилась с ног и было не до разговоров. Во-вторых, хотела дать любимому время остыть, подумать, осознать произошедшее.

Единственное, что угнетало – это отсутствие возможности узнать о том, как чувствует себя мой инструктор: мы еще не успели обзавестись общими знакомыми, не считая Жоры Галкина и администратора Виктора. Но звонить кому-то из них, чтобы узнать, как там поживает Казанцев, было бы как-то странно.

К концу первой недели со мной начало происходить что-то странное. Возможно, я переутомилась или подхватила инфекцию. Проявления болезни оказались нетипичными: мне все время хотелось спать, я постоянно чувствовала слабость и усталость, аппетит пропал, а запахи пищи начали вызывать не голодное бурчание в желудке, а тошноту. Самую большую досаду вызывало то, что все эти симптомы не проходили, а с каждым днем усиливались. Возможно, мне следовало обратиться в медпункт сразу, но я, как истинно русский человек, понадеялась на авось – что само пройдет.

В результате на двенадцатый день занятий, выйдя на беговую дорожку, чтобы пробежать утренний двухкилометровый кросс, я на первом же круге потеряла сознание. Вот так бежала-бежала, вроде даже и дыхание еще сбить не успела, и тут вдруг в глазах потемнело, и я, сделав несколько шагов в сторону, бочком повалилась на зеленую траву футбольного поля.

Очнулась уже в палате ближайшей больницы, куда меня, оказывается, доставили своим транспортом работники тренировочного центра.

– Что, очнулась, красавица? – надо мной стоял, ухмыляясь, немолодой врач с прокуренными до желтизны усами.

– И что со мной было? Обморок? – голос не слушался, пришлось задавать вопросы шепотом.

– Он самый, милая. Давление низковатое, обезвоживание легкое, да еще и сахар в крови на нижней границе нормы. Ты что – совсем не завтракала?

– Кто ж перед кроссом завтракает? – я изобразила пожатие плечами. – Потом же бегать невозможно: желудок вниз тянет.

– Ладно-ладно. Одного не понимаю, – врач задумчиво почесал свои усы. – Кто тебя, такую хилую и обморочную, на службу в МЧС принял, и как ты неделю нагрузок выдержала?

– Да не хилая я! И сознание впервые в жизни потеряла!

– Вот как? А последние месячные когда были? Приглашу-ка я гинеколога, пусть он тебя осмотрит.

Пока ждали гинеколога, я лежала и судорожно подсчитывала в уме: сколько дней прошло с последней менструации. По всему выходило, что очередные женские дни задерживаются больше чем на неделю. Возможно, виной тому стресс и усиленные нагрузки. Но сонливость, тошнота… Неужели я… беременна?

Гинеколог – женщина слегка за тридцать – усилила мои опасения:

– Допускаю, Полина, что ваша грудь слегка отекла из-за предменструального синдрома, но матка-то тоже увеличена. Так что давайте-ка сдадим кровь из вены и к концу рабочего дня уже будем знать все точно. А пока полежите тут, в терапии, под капельницей, отдохните, наберитесь сил и заодно подумайте, что будете делать, если наши с вами подозрения подтвердятся.

Наверное, мне и правда следовало бы подумать, вот только слабость и усталость оказались сильнее: я уснула прямо под капельницей и проспала все четыре часа, которые понадобились больничной лаборатории, чтобы сделать анализ и передать его результаты врачу-гинекологу.

После капельницы, назначенной желтоусым врачом-терапевтом, аппетит ко мне вернулся, так что, когда в отдельную палату, куда меня поместили, вошла врач-гинеколог, я как раз с удовольствием поглощала больничный обед: картофельное пюре на воде и тефтелю со вкусом хлеба.

– Ага. Смотрю, аппетит к будущей мамочке вернулся, – без предисловий, в лоб огорошила меня новостью доктор, и я подавилась, закашлялась и пару минут не могла ничего сказать: любая попытка заговорить вызывала новый приступ кашля.

– Попей водички, Полина, попей водички, – хлопотала вокруг меня испуганная женщина, подавала воду, шлепала ладонью между лопаток. – Ну, что? Уже лучше?

Опасаясь говорить, я просто кивнула головой.

– Тогда послушай, что я тебе скажу. Что бы ты ни решила – курсы твои в любом случае закончены, так что до утра еще понаблюдаем тебя, завтра берешь выписку, рекомендации и едешь домой.

Новости были слишком ошеломительными, чтобы сразу понять, что я чувствую, поэтому слова гинеколога я встретила молчанием.

– Что молчишь? – поинтересовалась докторша.

Я развела руками: не знаю, что сказать.

– Ладно. Понятно. Тебе нужно прийти в себя.

Я слабо кивнула, соглашаясь с этим утверждением.

– Что ж, тогда отдыхай. Вечером к тебе заглянет дежурный врач. Если будут какие-то жалобы – говори, не стесняйся.

Я снова кивнула, и врач с чувством выполненного долга еще раз попрощалась и ушла.

После еды на меня снова навалилась усталость, и я опять уснула.

Вечером, уже после ужина, ко мне приехал Леший: его отпустили на пару часов специально, чтобы навестить меня и узнать о моем самочувствии.

– Ну, что, Кума? Как оно – в больничке прохлаждаться, пока твои боевые товарищи потеют на полигоне и сушат мозги на лекциях? Кайфово? – друг, как всегда, шутил, но в глубине его глаз отчетливо горела тревога за меня.

– Да лучше б я с вами потела и мозги сушила, чем больничной баландой давиться и запахами местными дышать.

– Тогда давай, поправляйся скорее и возвращайся в строй! Что тебе сказали? Когда отпустят?