Сесилия Ахерн - Игра в марблс
– А, да, я не обратила внимания.
– Несколько стальных у него есть. Но стеклянные, сделанные вручную, самые красивые, – сказал он с улыбкой. – Впрочем, я, конечно, необъективен. Каких недостает?
Прямо беда, пришлось выпустить его руку, чтобы пролистать страницы и указать:
– Этого. И вот этого.
При виде цены он присвистнул.
– Попробую сделать похожие, но в точности воспроизвести их невозможно, он обнаружит разницу, – сказал он. – Такому коллекционеру одного взгляда будет достаточно.
– Не обнаружит. – Я сглотнула. – Он в последнее время болел. И я как раз хотела найти для него что-то новое. Создать новые воспоминания.
Не оглядывайся назад, Сабрина, двигайся вперед. Создавай что-то новое.
– Буду рад, – улыбнулся он, глаза его заиграли, мне пришлось отвернуться. – Значит, Сабрина, я вот что заметил: он начинал собирать современное искусство. У него только один такой шарик, поврежденный – сердце. Забавно, правда? Тут я могу помочь. Сделать для тебя такой шарик. Вот посмотри.
Он указал на витрину, и я в изумлении уставилась на это богатство – точно сундук с сокровищами, с драгоценными камнями. Изысканные завитки, невероятные узоры, цвета, да еще и отражаются в зеркальной витрине.
– Можешь потрогать, – предложил он. Я потянулась к шоколадному шарику, похожему на бильярдный шар, и удивилась его тяжести. Шарики были крупнее, чем папины, чем обычные шарики для игры, и их расцветка и узоры были гораздо ярче и сложнее. Эти пузыри и завитки гипнотизировали, когда я подносила их к свету, они казались бездонными, свет сиял откуда-то из глубины.
– Интересно, почему ты взяла именно этот, – произнес он. – Понравился?
Я кивнула, обхватив пальцами «шоколадку». Прямо-таки чувствовалось, как изнутри поднимается тепло.
– Но я не для себя выбираю. – Я снова присмотрелась к витрине. – Ему бы любой из них пришелся по душе, я уверена.
Не этого я искала, пускаясь в путь поутру, но теперь это казалось правильным, это лучше, чем сходить с ума в поисках недостающих шариков, которые, вероятно, никогда не найдутся.
– Нет-нет. – он осторожно вынул из моих пальцев коричневую сферу и обхватил меня рукой за талию, изучая этот шарик вместе со мной, глядя мне через плечо. – Для тебя я сделаю новый.
– Прямо сейчас?
– Разумеется. Ты же никуда не спешишь?
Я оглянулась в открытую дверь на Ли, та растворилась в глазах Дары, Дара гладил ее по голове. Почти полночь, но дома меня никто не ждет. Нужно завершить эту ночь каким-то итогом. То, что я узнала о папе, было важно, было неожиданно, ошеломляюще, я была страшно этим измотана, и теперь требовалось какое-то лекарство: я раскрыла эту рану и искала то, что помогло бы ее исцелить. Если нет возможности восполнить папину коллекцию, то хотя бы завершить мою личную миссию.
– Сколько на это понадобится времени?
Он небрежно пожал плечами:
– Увидим.
Он не прошел по своей студии – проскользил, вроде бы и шаркая ногами, но бесшумно, такой спокойный и расслабленный, что даже ноги не трудился поднимать. Включил газ, скрылся на миг за деревьями, оставив меня в одиночестве, и вернулся с полудюжиной пива и косячком, лукаво поблескивая глазами.
В голове у меня зазвучал голос Эйдана: «Я не уверен, что ты счастлива со мной, Сабрина. Ты отдаляешься от меня. Я тебя люблю. Ты слышишь? Ты любишь меня?»
Наверное, мне следовало уйти, но по крайней мере один урок за этот день я усвоила: я истинная дочь своего отца. Никуда я не ушла.
29
Ва-банк
Я сижу рядом с Ларри Бреннаном, он же Лампа, прозванный так за подростковую любовь к ночной охоте с мощным фонарем на кроликов. У него в Мите жил дядя, и Лампу туда отправляли на выходные: отец его спился, у матери был нервный срыв, и она мало с чем справлялась, так что парня отправляли к дяде, а его сестру к тетке. Сестре повезло, но если родители думали, что у дяди мальчику лучше, то сильно ошибались. Пил дядя не меньше отца, его недостатки не так бросились в глаза лишь потому, что у него не было собственной семьи, а о самом себе он еще как-то мог позаботиться. Он любил выпивку, любил племянника – чересчур любил, но вряд ли я понимал это, пока не вырос и не сообразил все. Ларри постоянно просил меня поехать с ним вместе. Конечно, дядя его не трогал, когда он приезжал с другом, но мне этот дядюшка уж очень пришелся не по душе. Том его звали. Один раз я смотался вместе с Лампой, и, несмотря на все приключения и злоключения, свободу есть, и пить, и делать что вздумается в любой час дня и ночи, я отказывался поехать снова, сколько он ни звал. Его дядя был извращенец, но этого я не понял – должен был бы, но не понял.
Ночная охота была славной забавой. Ларри брал дядино духовое ружье, и мы в кромешной тьме шли в поле. Мне доставалось держать мощный фонарь – в миллион свечей – и слепить ими кроликов, а Ларри стрелял. Чаще всего он даже не трудился поискать тушку. Я думал, какое прекрасное жаркое мама сделала бы из крольчатины, но я не знал, как сохранить убитого кролика свежим и довезти обратно, и почему-то ни у кого не спросил. Ларри не интересовала добыча, он хотел убивать: конечно же каждый подстреленный им кролик был его отцом, или дядей, или матерью, или кто еще подвел его и бросил одного в чуждом мире. Возможно, среди этих кроликов был и я – приехал вместе с ним и ничем не помог.
Лучше всего так охотиться в кромешной тьме – туманные ночи годятся, но самые правильные условия – в новолуние. Помню, как под конец недели Ларри все время сверялся с прогнозом погоды и с ума сходил и устраивал тарарам в школе, если погода ожидалась непригодная для охоты. Думаю, он представлял себе, как придется ночь напролет проводить под одной крышей с дядей и каково ему придется. Хэмиша уже не было с нами, это было, когда мне исполнилось шестнадцать, он уже перебрался в Ливерпуль, а то бы он поехал со мной. И с дядюшкой он бы разобрался, не то что я.
Теперь я гляжу на Ларри Лампу Бреннана, моего сверстника, ему те же пятьдесят семь, но он строен, ухожен, респектабелен. Я сижу напротив него, за столом в его кабинете, и припоминаю все, что мне о нем известно. Этот мужчина в дорогом костюме, начальник над несколькими десятками нанятых им служащих, пробил себе дорогу в жизни: выбрался из грязи и отмылся от нее. С бьющимся сердцем я слежу за тем, как он аккуратно подпиленным мизинцем расправляет галстук, и чувствую в груди то стеснение, от которого никак не удается избавиться: я стал такой жирный, все время задыхаюсь, дышу с присвистом.
