Долорес Палья - Где ты, любовь моя?
Оказавшись на бульваре Монпарнас, я стряхнула с себя оцепенение и снова увидела перед собой лицо Милоша, ощутила тепло его рук в своей руке, внезапно осознав, что все эти тринадцать лет я не отпускала его от себя, жила рядом с ним, он был частью меня, моей болью, моей радостью. Все эти тринадцать лет я берегла свою любовь и только притворялась, что освободилась от нее ради новой, спокойной жизни. Все эти годы рухнули в одночасье, словно их и не было вовсе. Я чувствовала себя так, будто с меня содрали кожу и выставили напоказ. Я оказалась слабой и беззащитной, как в самом начале.
В марте 1950 года я полетела домой, в Нью-Йорк, и нашла Тора в маленькой больничке Коннектикута, совершенно неузнаваемого от непрестанных мучительных болей. Он протянул еще пятнадцать недель, пятнадцать недель ужаса. Пятнадцать недель он умирал на моих глазах. Мы были совершенно одни: изменившийся, похожий на призрак сорокачетырехлетний Тор, которого всю жизнь окружали смех и молодость, и я, не понимавшая, что происходит. Все мои письма к Милошу приходили обратно, одно за другим, словно призраки. Я писала Клоду в Лондон, просила найти его, выяснить, в чем дело. А Тор тем временем потихоньку умирал, уходил от меня по кусочкам. Мне было неведомо, что такое боль, что такое смерть, что такое страх, и вот они свалились на меня разом - и боль, и смерть, и страх. Клод написал, что не может найти Милоша, похоже, он исчез и не желал показываться; какой ужас!
А затем - этот отвратительный мир, в который я ступила после смерти Тора; пустой, никчемный, без Тора, без любви, без Милоша, мир взрослых, к которому я была совершенно не готова, мир без денег, мир враждебно настроенных родственников, мир бесконечных больничных счетов, докторов и гробовщиков. И в конце пути - моя мать, эта спокойная, терпеливая незнакомка, которая взяла все на себя. Смерть Тора забрала с собой все: мир - такой, каким я знала его; любовь - такую, как я понимала ее; основы мироздания - такие, в которые я верила. Я шагнула из того мира в холодную реальность, как будто родилась заново в возрасте двадцати двух лет. Но перед этим я поскользнулась и чуть не упала в пропасть под названием безумие.
Мать настояла на том, чтобы я перебралась к ним на Лонг-Айленд. Полагаю, это было само собой разумеющимся. Но дни пролетали прочь, и ее дом, и ее муж, и ее голос все больше и больше смущали меня, раздражали и ставили в тупик. Мне стало трудно говорить в ее присутствии, трудно есть, трудно сконцентрироваться на ее словах, слушать ее голос. Когда выпадал теплый денек, я бродила по пляжам, сидела на дюнах и смотрела на волны, жадно лижущие песок. Море стало моим спасителем, только его присутствие я могла выносить. Холодная вода плескалась у моих ног, волны обдавали брызгами, я сроднилась с океаном.
Исчезнуть оказалось совсем нетрудно. Даже наоборот - удивительно просто. Я сказала ей, что уезжаю на выходные к подруге детства. Она была очень довольна и попросила позвонить, как только я доберусь до места.
Я упаковала с собой маленькую сумочку и уехала. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы солгать; не то чтобы я была ярой противницей лжи во всех ее проявлениях, просто потребовались усилия - и немалые! - чтобы придумать что-нибудь стоящее, а придумав, открыть рот, произнести эту ложь, а потом претворить ее в жизнь. Я посмотрела на карту на автобусной станции Манхэттена и выбрала наиболее подходящее местечко - маленький городок в штате Мэриленд, на берегу залива. Я никогда в жизни не бывала там и не знала никого, кто бывал бы там. Никаких связей, одним словом. Найти меня будет трудновато. Да и билет стоил всего шесть долларов.
Приехала я туда на закате. Дни в это время года очень длинные, темнело только к десяти вечера. Зашла в первую же попавшуюся на пути аптеку, съела бутерброд и выпила молока. Мужчина за прилавком говорил с явным южным акцентом. Этот факт очень удивил меня - похоже, я, сама того не подозревая, приехала на юг. Городок оказался очень милым: большие белые дома вдоль засаженных деревьями улиц. Очень отличался от Новой Англии, но славный такой городишко. В маленькой бухточке качались на якоре крохотные суденышки. Несколько широких авеню вели от залива к самому сердцу города. Я наугад выбрала одну из них и пошла.
Через несколько минут мое внимание привлек белый домик в самом конце лужайки. На воротах объявление: «Сдаются комнаты». Я прошла по дорожке и постучала в дверь. Ответила мне женщина средних лет. Я сказала ей, что ищу комнату, она спросила - надолго ли? Однако этот вопрос не застал меня врасплох, я к нему заранее подготовилась. «На летние каникулы», - ответила я. Ее это устроило. Она проводила меня наверх, в большую комнату с маленькой кроватью и выкрашенной белой краской мебелью. Окна выходили в ухоженный садик, источающий тонкий аромат цветов. Я заплатила десять долларов вперед - за комнату и завтрак. Она ушла, и я повалилась на кровать не раздеваясь.
Через несколько дней я поняла, что пора искать работу. Мне была нужна такая, где не пришлось бы много разговаривать с людьми. Это тоже оказалось проще простого. Меня приняли в новый супермаркет. Я проводила дни за кассовым аппаратом, выбивая чеки, принимая деньги и выдавая сдачу. Сумму назовешь да «спасибо» скажешь - вот и все общение. Меня окружали милые неназойливые люди. Мой северный акцент как бы отгородил меня ото всех. Как-то раз одна девушка поинтересовалась, зачем я приехала в этот городок, и я соврала, сказав, что у меня поблизости живут друзья. Больше никто ничего не спрашивал.
За короткое время жизнь моя потекла по накатанной колее. Я рано поднималась и шла на работу. Когда супермаркет закрывался - обедала у одного из аппаратов с содовой. В городе было два кинотеатра, в каждом программа менялась дважды в неделю. Таким образом, четыре раза в неделю я ходила в кино. Потом шла домой и ложилась спать. В оставшиеся три вечера ходила прогуляться по окрестностям или на побережье. Время от времени люди пытались заговорить со мной, мальчишки и мужчины - познакомиться со мной, но я прибавляла шагу, и они скоро отставали. И все же в такие моменты чувствовала я себя неуютно, в кино было гораздо спокойнее. Вскоре я вообще перестала ходить на прогулки. Возвращалась домой, стирала и гладила свою одежду и ложилась спать. Я могла спать по двенадцать часов в сутки.
Неделя шла за неделей. Однажды в супермаркет зашел мужчина и спросил меня. Как только я услышала его акцент, то сразу поняла - он пришел забрать меня и вернуть обратно. Мужчина этот очень удивился, не встретив с моей стороны никакого сопротивления. Я без всяких протестов покинула свое рабочее место, сняла белый передник и вышла следом за ним из магазина. По пути к дому, в котором я жила, он пытался поговорить со мной. Рассказывал, как переживала моя мать. Я подумала, что «переживала» - не совсем подходящее слово, но говорить ничего не стала. Просто упаковала вещи, попрощалась с хозяйкой и села к нему в машину. По пути в Нью-Йорк я все время спала.
