Инга Берристер - Жду признания
— Хуан, дорогой, что происходит!
Она говорила по-английски, но даже если бы не произнесла ни слова, Линн все равно поняла бы, что светловолосая женщина с голубыми глазами не может быть испанкой. Вторая жена ее папы… ее мачеха. На изысканно тонком лице лежал отпечаток неизбывной печали. Да, подумалось Линн, эта женщина любила ее отца. Мать Хуана встревожено посмотрела на сына, потом на девушку. Взгляды их на мгновение встретились, и Линн показалось, что ее сердце превратилось в кусок льда, составленного из щемящей боли.
— Мисс Вэйн изъявила желание нас покинуть, — сухо проговорил Хуан. — А я как раз собирался ей разъяснить, что этого делать не стоит. Во-первых, поблизости нет ни одного отеля. А во-вторых, завтра утром сюда приезжает адвокат — специально для того, чтобы обсудить с ней завещание ее отца.
Женщина, которая до этого старательно отводила взгляд, все же посмотрела на Линн.
— Значит, вы дочь Эймона. Ваш отец…— Глаза у нее заблестели от слез, и она отвернулась. Хуан отпустил плечо Линн и поспешно шагнул к матери. Его предупредительность и искреннее беспокойство разительно отличались от той презрительной холодности, с которой он обращался с Линн. Девушке стало нестерпимо обидно.
Как хотелось сказать, что они несправедливы к ней! Что она не виновата в том, что им с папой пришлось расстаться. Что она тоже страдала… Но Линн поняла, что никогда этого не скажет. Потому что не могла допустить, чтобы Хуан увидел, насколько она уязвима. Для него ее боль будет лишь поводом позлорадствовать. Может быть, внешне он и проявит вежливое сочувствие, но в глубине души будет только рад.
Снова открылась дверь, и в холле появилась молоденькая девушка. Сестра Хуана. Сводная сестра Линн. В ней испанская кровь проявилась не так очевидно, как в брате, но ее волосы тоже были иссиня-черными, а кожа— золотисто-бронзовой.
Хуан что-то сказал ей по-испански. Девушка покосилась на Линн, а потом нежно взяла маму под руку и увела из холла.
— Не советую вам уезжать сегодня, — холодно произнес Хуан, когда его мать и сестра скрылись за дверью.-Разумеется, если вы будете настаивать, я вас не стану удерживать. Но, как я уже говорил, завтра утром приедет адвокат. Наверняка он захочет обсудить с вами кое-какие вопросы.
— Хорошо, Vuestra Excelencia,-отозвалась Линн с неприкрытым сарказмом, — я останусь до завтра и побеседую с адвокатом. Но я хочу, чтобы вы знали: пользоваться вашим гостеприимством мне неприятно ровно настолько, насколько вам неприятно меня принимать в этом доме.
И прежде чем Хуан успел ответить, резко развернулась и направилась вверх по лестнице. Ей ужасно хотелось пить, но она решила, что лучше умрет, чем попросит у него хотя бы стакан воды. Господи, как же она его ненавидит! Уже у себя в спальне Линн обнаружила, что с такой силой сжимала руки в кулаки, что на ладонях остались отметины от ногтей. Она уже легла в постель, когда в дверь постучали. Линн напряглась. Меньше всего она ожидала увидеть своего сводного брата. И уж тем более-с чаем и сандвичами на подносе. Не веря своим глазам, она наблюдала за тем, как Хуан прошел через комнату и поставил поднос на столик у кровати. Как бы почувствовав ее изумление, он насмешливо проговорил.
— Может быть, мы вам и не рады, но мы не имеем привычки морить гостей голодом. — При одной только мысли о чае, у Линн во рту собралась слюна.
— Спасибо.
Она была слишком потрясена, чтобы выдавить из себя что-то еще. Ее поразило, что после тех горьких слов, которыми они обменялись в холле, Хуан позаботился о том, чтобы принести ей чай и сандвичи. Хотя, возможно, люди с южным взрывным темпераментом не придают слишком большого значения яростным перепалкам. Вот только Хуан не произвел на нее впечатление темпераментного человека. Скорее, наоборот, он казался сдержанным и холодным.
— Мама просит простить ее, что она не смогла принять вас как должно. Но, как вы, наверное, уже поняли, она все еще не оправилась от удара, которым явилась для нее смерть вашего папы.
— Не в пример мне, вы хотите сказать?
Хуан склонился над Линн, опершись руками о край кровати. Его глаза снова зажглись неприязнью.
— Вы сами это сказали, не я. Но раз уж вы заговорили об этом, замечу, что вы не производите впечатление человека, убитого горем. И меня это несколько… беспокоит. — Линн могла бы ему рассказать, сколько слез пролила за все эти годы, горюя об отце, которого считала погибшим. Как переживала, узнав наконец всю правду. Она могла бы сказать ему, что у нее не было никого, с кем можно было бы поделиться своим горем. Она могла бы сказать… Но сказала совсем другое:
— Меня удивляет, что вас вообще что-то может беспокоить. И уж тем более переживания столь незначительной, невыразительной и недостойный особы, как я.
— Незначительной и недостойной, допустим, но уж никак не невыразительной.
Линн испуганно затаила дыхание. На что он намекает? Неужели на то, что она привлекает его как женщина… Нет, этого просто не может быть. Но тут поймала себя на том, что в голову лезут странные и тревожные мысли. Например, было бы интересно узнать, как это будет, если он стиснет ее в объятиях и его по-мужски жесткие губы прикоснутся к ее губам. Что за бред!.. И больше всего Линн насторожило то, что эти мысли вообще у нее появились. Она безотчетно подалась назад, вжавшись спиной в подушку.
Хуан медленно поднял руку и провел пальцами по ее щеке. Подушечки пальцев у него были твердыми, и девушке показалось, что он ее слегка поцарапал. Линн в ужасе отшатнулась, а его глаза зажглись холодным огнем.
— Тебе неприятно, да?-усмехнулся он, неожиданно переходя на «ты».-Но такова человеческая природа. Что бы мы ни говорили о себе, в каждом из нас есть нечто дикое, первобытное. Возьмем меня, например. Как приемный сын твоего отца, я тебя презираю, потому что знаю, какая ты дочь. Но как мужчине, мне интересно, что станет с той яростью, что кипит у тебя внутри, если мы вдруг окажемся в одной постели. Ты, должно быть, в любви горячая. Вожделение-это такая штука, которая всех уравнивает… Но тебе незачем беспокоиться. Ради нашего обоюдного спокойствия я прослежу, чтобы ни ты, ни я не поддались столь недостойным желаниям.
Вряд ли она его привлекает, скорее всего, он просто хочет еще больше ее унизить.
Линн молча наблюдала за тем, как Хуан идет к двери. Наверное, ей надо было высказать ему все, что она о нем думает. И прежде всего заверить, что она не испытывает никаких «недостойных желаний». Что у него просто слишком богатое воображение и непомерное самолюбие. Но неожиданно для себя самой промолчала.
В ту ночь Линн плохо спала и встала наутро совершенно разбитая.
