Людмила Волок - Не грусти

С Артемом-первым мы так и не встретились. Хотя можно было бы запросто разыскать его – мы ведь жили в одном городе! Но ни он, ни я не сделали самого главного, первого, шага. Каждый новый день, каждый год отдалял нас друг от друга. И я могла лишь вспоминать о своем необыкновенном счастье пастернаковским «ты здесь, мы в воздухе одном, твое присутствие – как город, как тихий Киев за окном, что сном борим, но не поборот»…

Я вспоминала о нем так, словно знала: мы встретимся обязательно. Потому что спустя тринадцать лет, десять месяцев и четырнадцать дней я все еще любила его.

Глава 4

Дома ждал сюрприз: оказалось, лифт не работает. Изнемогая от жары и пыхтя, как паровоз, я еле доползла за свой шестой этаж, открыла дверь и наконец вздохнула с облегчением: слава климат-конролю! Сняла босоножки и даже застонала от удовольствия. И вдруг услышала какой-то шум в глубине квартиры.

Я похолодела. И поняла смысл выражения «волосы встали дыбом». Лихорадочно обвела прихожую взглядом в поисках холодного оружия, и тут – о счастье, свекровь моя Наина Ивановна, я тебя люблю! – узрела на полке хрустальный рог. Сей предмет интерьера сталинских времен Наина Ивановна зачем-то приволокла нам в подарок, а я все никак не могу выбросить – Максик почему-то ревностно его охраняет. Может, это тайная семейная реликвия, в которой сосредоточена мужская сила его рода?

Эти сумбурные мысли в моей голове проносились со скоростью молнии, пока я, воображая себя бесшумным ниндзя, с рогом наперевес подбиралась к двери спальни. Не факт, правда, что вор (а кто же еще?) прятался именно там, подбиралась чисто интуитивно – просто спальня была ближе всего.

И вот когда сердце от страха готово было выпрыгнуть из груди, я храбро рванула дверь на себя.

Упс.

На кровати возлежал Максик. В неглиже. Но под простыней. Рядом, кутаясь в другую простыню, маячила неизвестная мне черноволосая мадам. «Хоть и худая, зато слишком костлявая», – успела злорадно подумать я, прежде чем заорать:

– Ах ты, подонок!

И замахнулась рогом.

В глазах Максика отразился ужас. Брюнетка заверещала:

– Макс, она нас убъет! Ты правду говорил, что она ненормальная!

Меня аж затрусило от злости:

– Ах ты ж гадина! Так вы меня еще и обсуждали! На моих простынях!!!

Глаза мои налились кровью – по крайней мере, я так думаю, потому что смотреться в зеркало было некогда. Волосы вздыбились пуще прежнего, а из ноздрей, думаю, повалил дым. Стремительнее рыси я бросилась через кровать к брюнетке и дернула за свою простыню. Она вцепилась в нее мертвой хваткой, но не тут-то было.

– Ха-ха-ха! – сардонически захохотала я. Вот где пригодились мои лишние килограммы, взлелеянные на нежном пралине и эклерах! Потому что перевес оказался явно на моей стороне. Я дернула посильнее – и мадам предстала предо мной, как лист перед травой, дрожа своим худосочным нагим телом и всхлипывая от ужаса.

– Вон! – заорала я, для убедительности размахивая рогом перед лицом соперницы. Та метнулась к своим шмоткам, которые валялись эротической кучкой на кресле рядом с кроватью.

– Ну нет, сучка! Вон из моего дома! – и, не отдав врагу ни пяди одежды (можно так сказать? Нельзя? Но было именно так: ни пяди! Врагу! Так что оставим, как есть), подталкивая рогом в худосочную спину, вытолкала заразу в коридор.

Та пыталась, конечно, упираться. Но я, напирая на нее своим видным торсом, не переставала излагать свои аргументы:

– А будешь знать, шалава, как в койку к чужим мужьям прыгать! Счас голая по городу пойдешь, а на тебя будут лить смолу и забрасывать перьями!!!

Мадам задрожала пуще прежнего – видно, решила, что я на почве стресса рехнулась окончательно.

Тут с тыла раздалось блеяние Максика (ну наконец-то!):

– Дорогая…

Я развернулась (при этом, умница, рог от спины мадам не убрала), и спросила ехидно:

– Это ты к кому обращаешься? Ко мне или к ней?

– К тебе, конечно, Тиночка…

В это время он уже был почти рядом, укутанный в простыню, как римский патриций.

– Это не то, что ты думаешь… У нас с ней ничего не было…Ты отдай мне рог… Все-таки мамин подарок…

– Ах, ничего? – вдруг решила вступиться за свою честь мадам. – Кто говорил, что уже почти разведен? – взвизгнула брюнетка.

Мне ее даже жалко стало.

– О! Так мы разводимся! А я и не знала! – с веселым удивлением произнесла я и рванула простыню с Максика. – Выметайся, гад, вместе со своей лахудрой, а не то разобью подарок твоей мамочки об твою козлиную башку!!!

И так, видно, ловко я вымахивала рогом перед их лицами, что – о радость! – мне удалось из квартиры вытолкать обоих в чем мать родила, и даже дверь захлопнуть. Все же понимая, что победу праздновать рано, я открыла глазок и прильнула к двери.

Мадам нервно топталась на месте, пытаясь прикрыть руками то причинное место, то сиськи. Я аж фыркнула – могла бы и не прятать свой нулевой размер! Максик решил снова быть мужчиной и начал гнусавить в дверную щель:

– Тина, прости, я так виноват, я все объясню… Тина, дай одежду… И ключи от машины… Или хотя бы ключи… Тинка, будь человеком!

Я решила ковать железо, пока горячо.

– Квартиру мне оставишь?

– С ума сошла! Мы ее вместе покупали!

– Да ты скупердяй! Мало того, что изменил, так еще теперь хочешь меня, одинокую мать, по миру пустить?

Тут открылась дверь соседней квартиры, и на сцене, то есть на лестничной клетке нарисовалось еще одно действующее лицо – наш сосед Сергей Филиппович, респектабельный мужчина в расцвете лет, интеллигентный до кончиков ногтей адвокат. Он явно шел на шум, но развернувшаяся перед его взором картина потрясла адвоката до глубины души.

Необычайно изумленный Сергей Филиппович все же попытался овладеть собой и произнес:

– Максим, здравствуйте… Э… Вижу, вы попали в стесненные обстоятельства? – пытался демонстрировать хорошие манеры сосед и при этом не пялиться на тощий зад Максовой лахудры.

– Ладно, согласен! – проорал Максик мне в щель, игнорируя соседа. – Одежду выноси!

– Так не пойдет! – Закричала я в ответ. – Сергей Филиппович, мне Максик квартиру хочет подарить, а можете прямо сейчас бумаги оформить?

Тут полку тех, кто считал меня сумасшедшей, прибыло – за счет адвоката. Наверно, чтобы меня успокоить, он приблизился к другой стороне дверного косяка и ласково пророкотал своим бархатным адвокатским голосом с интонациями профессора-психиатра: