Норма Бейшир - Ангелы полуночи
– Отпусти меня, ублюдок! – прошипела она, когда смогла наконец немного отстраниться. Однако вырваться из его железной хватки ей по-прежнему не удавалось.
– Не надо разыгрывать передо мной принцессу-недотрогу, Абби, – хрипло пробормотал Сэм, задрав ей блузку чуть не до подмышек. – Я не собираюсь трепать языком. Никто ничего не узнает… только мы с тобой…
Наклонив голову, он захватил губами один сосок. Абби боролась как могла – пыталась оттащить его за волосы, оттолкнуть, но силы были явно не равны. В конце концов, окончательно разъярившись, она угодила локтем ему в глаз. Он вскрикнул от боли и откинулся назад, прижимая руку к лицу. Абби поправила блузку и вцепилась в ручку дверцы, но Сэм снова схватил ее.
– Ты просто маленькая грязная дрянь! Смотри-ка, понравилось парням мозги пудрить! – Теперь в его голосе отчетливо слышалась угроза. – Ходишь тут, выставляешь себя напоказ перед всеми, а стоит кому-то на это клюнуть, тут же выливаешь на него ушат холодной воды!
Большой, сильной рукой он толкнул ее на сиденье, задрал полотняную юбку, разорвал на девушке трусы и раздвинул ноги. Почувствовав внутри себя его пальцы, она попыталась закричать, но в этот момент к ее рту плотно прижались губы Сэма.
– Ты думала, что сможешь вечно морочить мне голову? – грубо лаская, шептал он ей в ухо. – Тебе не приходило на ум, что в конце концов мне надоедят эти игры и я просто возьму то, чего хочу?
– Так вот что тебе надо, чтобы чувствовать себя мужчиной? – Абби уже почти задыхалась. – Взять женщину, которая тебя не хочет?
– Чертовски приятно овладеть женщиной, о которой мечтают все парни в долине, – пробормотал Сэм, пытаясь проникнуть в нее.
Она уже чувствовала, как кончик его члена, точно большая, гадкая змея, изо всех сил втискивается внутрь. Сначала ее охватил ужас, потом вспыхнула бешеная ярость. Собрав последние силы, Абби ударила коленом парню в пах. Он отцепился от нее, вдвое сложившись от боли. Девушка рывком открыла дверцу и выскочила из машины. Ею владело одно желание – как можно скорее оказаться подальше отсюда.
Она ни разу не остановилась, пока не добежала до своего коттеджа. Слава Богу, они уже спят, подумала она, обнаружив, что в доме темно. Скинув туфли, на цыпочках пробралась по коридору в спальню. Если бы отец узнал о случившемся, он задушил бы Сэма голыми руками. Ей, конечно, было ничуть не жаль это ничтожество – она с радостью сама прикончила бы его, но вряд ли из-за Сэма Кавелли, живого или мертвого, стоило садиться в тюрьму. За всей его наглостью крылось одно: он искренне верил, будто кино и пятидолларовый обед дают ему право рассчитывать на ее благосклонность! Она всегда испытывала к парню симпатию, несмотря на его репутацию местного сердцееда, но после сегодняшнего вечера Сэм Кавелли для нее больше не существовал.
Неплохо бы, конечно, чтобы он получил по заслугам за то, что произошло сегодня. И все же от нее об этом никто не узнает. Никогда.
Раздевшись, Абби встала перед большим зеркалом, желая оценить, как сильно пострадала. Несколько синяков на бедрах, царапины на груди и в паху. Гнев и унижение нахлынули с новой силой. Все это не имеет значения, без конца повторяла она себе, скоро, очень скоро меня тут не будет, и вместе с долиной за спиной останется и прошлое. Включая Сэма Кавелли.
Абби приняла горячую ванну, яростно соскабливая с себя следы прикосновений Сэма. Вид собственного обнаженного тела против воли заставил ее вспомнить, что Сэм делал с ней… Совершенно новые, незнакомые, жгучие ощущения пронзали тело, когда он касался губами груди, когда его рука проникала между ее ног. Никто никогда не дотрагивался до нее так. Никто никогда не делал с ней такого прежде. Собственная реакция на прикосновения Сэма волновала и смущала даже больше, чем его попытка взять ее силой. Вопреки чувству неприязни к нему в ней поднялась волна возбуждения, но… Это ничего не меняет, упрямо думала она. Напротив, лишь усиливает уверенность, что ее место не здесь, что нужно как можно скорее покинуть долину.
Никому на свете, кроме самой себя, Абби не призналась бы в том, что ей страстно хочется иметь возлюбленного. Иногда, лежа поздно ночью в темноте своей спальни, она мечтала о красивом, энергичном, умном мужчине. Представляла, как он входит в ее жизнь, как они занимаются любовью… Нежный и одновременно страстный, ничуть не похожий на Сэма Кавелли и ему подобных. Инстинкт подсказывал, что такого мужчину здесь не найти. Абби Гианнини вообще никогда не найти такого возлюбленного. Но, может быть, та, другая женщина – художница, которая жила в глубине ее души и уже давно боролась за то, чтобы появиться на свет, – может быть, она найдет его в Сан-Франциско. И, может быть, этой женщине удастся добиться всего, о чем мечтала Абби, всего, что у той ускользало из рук.
Но прежде, вновь подумала она, эта женщина должна получить имя, обрести индивидуальность.
Эта мысль уже приходила ей в голову сегодня, когда они смотрели фильм. Ее очень заинтересовало имя одного из героев, имя, подходившее, по ее мнению, и для мужчины, и для женщины. Эффектное и какое-то… необычное.
Когда она, избавившись от гнева и чувства унижения, словно смыв их с себя, вышла из ванной, ей внезапно стало ясно: вот то, что нужно. Теперь она знала, кто займет место Абби Гианнини, когда придет время и та перестанет существовать.
Эшли Гордон.
БОСТОН
февраль 1976 года
– En garde![3]
Двое мужчин в традиционных белых фехтовальных костюмах с молниеносной быстротой кружили по гимнастическому залу. Металл французских рапир вспыхивал в ярком свете ламп, висевших высоко над головами. Один из противников допустил просчет, другой, тут же воспользовавшись этим, угрожающе вскинул рапиру и сделал выпад вперед с такой быстротой и напористостью, что первый был вынужден поспешно отступить, пытаясь оценить ситуацию и защититься. Атакующий надвигался как вихрь. Парировал несмелый удар противника, сделал выпад, тут же еще один, ложный, для отвлечения внимания, снова парировал – и все это, казалось, одновременно. Удары следовали один за другим, в движениях чувствовались умение и уверенность опытного фехтовальщика. Один укол, еще и еще – и вот уже он пять раз коснулся противника кончиком рапиры и выиграл состязание до истечения отведенных на него шести минут.
Одержав победу, он, однако, тут же утратил всю свою агрессивность и снял маску с ячеистой металлической сеткой. На худом лице с резкими чертами светилось выражение триумфа. Бархатистые карие глаза удовлетворенно сияли. Густые, волнистые, взъерошенные темные волосы намокли от пота.
