(не) Моя доярушка (СИ) - Боровик Анастасия

— Машунь, как же хо-ро-шо было с тобой, с вами, на тачке, то есть драчке. Твою мать, дачке, — с трудом выговаривает Толик, который идет рядом.

— Клуб классный, но некоторые не умеют отдыхать, им все время нужны приключения, — замечает сестра Марко, глядя на брата и его друга Сережу. — Может, завтра опять куда-нибудь пойдем? — предлагает она, беря меня под руку, как будто мы давние подруги. Я вижу, что она мне симпатизирует, в отличие от Алины, которая кидает косые взгляды и отворачивается, морща свое лицо, которое становится похоже на куриную жопку.

— М-мария, завтра не хочешь с нами пойти на речку? — спрашивает Толик и прижимается ко мне, практически ложась на меня. Хорошо, что он легкий. Не дам упасть.

— Можно, но мне нужно огородом заняться, грядки прополоть и животных покормить. Если успею — приду.

— Так я приду, помогу тебе, — говорит Толик весело.

— Правда? Неудобно как-то, — сообщаю я.

— Я приду, надо помогать сельхозу! Это тебе, — достает он из кармана расплющенную шоколадку и зажимает в моей ладошке, чтобы никто не видел. Я улыбаюсь, мне приятно. Милый Толик, но худой такой, как ветка сирени, тронешь — и сломаешь. Все-таки я люблю мужчин в теле, быков отборных, чтобы обхватить руками не могла. Вот Игорек — бык, да только туповатый. Вспоминаю, как кудряшка бил его сверху, вроде тоже не в теле, но руки сильные такие. Сколько ярости было в нем, жажды, в этот момент Марко был настоящий бык, а Игорь просто красной тряпкой.

Поворачиваю голову и вижу, что Марко недовольно смотрит на меня. Чувствую свою вину, наверное, жалеет, что заступился за меня. Получил в лицо ни за что. С другой стороны, я его тянула назад, пыталась отговорить. Так что сам виноват. Решил покрасоваться перед мужиками, а тут парни простые, как что — сразу в драку. И всё равно жалко, несчастненький такой, глаза пуговки, как у свинюшки, которую дед забил на мясо неделю назад. Я потом фарш наделала, сала. Может, предложить кудрявому? Еда всегда успокаивает.

— Я, кстати, пельмени завтра сделаю и вам могу дать. Мы как раз свинью забили, — говорю я, и Белла смотрит на меня удивленно. Алинка смотрит внимательно и произносит:

— Ну уж нет, я свинину не ем, она жирная, а тем более в тесте. Только куриная грудка и салатик с авокадо, за фигурой все-таки надо следить, а то привыкли к бодипозитиву.

Вот вобла противная, намекает, видимо, на вес мой лишний. Чего это я не нравлюсь ей, не пойму. Я-то вообще-то забить с одного удара могу, со мной надо дружить.

— Знаешь, как у нас говорят, хорошего человека должно быть много, — говорю я, а еще бабушка всегда учила, что в худом котле вода не держится. — Но если любишь курицу, могу одной голову свернуть, а потом перья ощипать, — говорю я сквозь зубы, и Белла смеется рядом, закрывает ладошкой рот. Алина, нахмурившись, отходит к Марко и что-то ему говорит, но он почти не реагирует. Мне нравится его безразличие. Внутри меня победный огонек теплиться начинает.

— Не люблю её, она недалёкая, — шепчет мне Изабелла.

— Почему? — удивляюсь я.

— Ты представляешь, она не понимает разницы между итальянцами и испанцами? А у нас такой мелодичный язык, — говорит Изабелла. Она начинает говорить на итальянском, пропевая слова: «Чао!» («Ciao!»), «Бонжорно!» («Buongiorno!»), «Арриведерчи!» («Arrivederci»). Затем переходит на испанский, грубо голося: «Ола!» («Hola!») или их «До свидания» — «Аста Луега!» («Hasta luego!»).

— Маша, ты понимаешь? — спрашивает она с улыбкой. — Сравни: «Чаао» и испанское «ола». Чувствуешь разницу? Они всегда угрожают своим языком.

Я ни хрена не понимаю. Это проверка на дружбу? Так я сейчас провалюсь. Вспоминай, Машка, где коррида, а где макароники? Ну как бы решаю, что лучше промолчу, и послушно покиваю, чтобы не стать, как недалекая Алинка. Вот по мне язык один и тот же, то ли русское «Здарова!» И сразу понимаешь: да, всё отлично и хорошо. Я молчу про внешность. Африканца от итальянца в легкую отличу, и китайца от испанца смогу распознать, а вот испанцев от итальянцев вряд ли. В остальном Белла мне нравится, не буду обижать ее.

Она все идет и начинает перечислять слова, сравнивать. Я смотрю на девушку и думаю о том, что сразу видно, сестра Марко. Тоже немного странненькая, а еще что-то в ней от Сережи есть. Это с виду она кажется такой легкой, а сама загрузить может потяжелее парня, который умеет делать соленые огурцы.

— Да, я понимаю, это возмутительно, — говорю я. — А тебе Алина только поэтому не нравится?

— Нет, конечно. Она еще к Марко пристает, а вдруг он решит быть с ней? И что, ее в семью придется впускать? Нет уж, спасибо! В нашей семье тощих не будет, — отвечает Белла, и я смеюсь. Она сама на вид худенькая, если не считать внушительной груди и бедер. Но всё равно стройная. Мне бы вот похудеть, надо бы сесть на диету, гречка и вода — мои друзья. Вот только пельменей налеплю и сразу возьму себя в форму.

— Спасибо, ребята, было весело, — говорю я, а сама на Марко смотрю с разбитой бровью. Вот зря так сказала, ему-то явно было не очень весело. Он медленно выходит вперед и протягивает мне банку. Мне уже жалко ее брать.

— Может, оставишь себе? — предлагаю я.

— Нет, она твоя.

Его голос прозвучал так строго и с такой болью, что у меня сжалось сердце. Может, ему снова устроить встречу с банкой?

— Хочешь, завтра утром еще молока дам?

— Да, хорошо, утром зайду, — сказал он и слабо улыбнулся. Затем ушел.

Алинка последовала за ним, даже не попрощавшись. Белла подбежала ко мне и крепко обняла.

— Какая ты хорошенькая, мягонькая, — сказала она. Хотя это был не самый лучший комплимент, но, похоже, я ей действительно нравлюсь.

— Завтра жди. Приду, помогу тебе. Грядки прополем, кур зарежем, молока попьем, — сказал изрядно выпивший Толик и попытался обнять меня. Но Сережа оттащил его и, махнув мне рукой, увёл всех остальных.

Белла взяла Толика под руку, и они весело пошли, распевая песни. Сережа следовал за ними, словно верный страж. Интересно, понимает ли Белла, что Сережа к ней неравнодушен?

Свет в окнах горел, дед ждал меня, хотя обычно в это время уже спал. Я зашла в дом. На кухне был запах жаренной картошки на сале.

— Ты чего ночью картошку жаришь? — спросила я.

— Пожрать захотелось, — говорит мой дед Василий и достает еще одну табуретку из-под стола: — Садись, расскажи, как на гульки сходила.

— Нормально, Витя следил за порядком.

— Понятно. В наше время в клубе народу было — не протолкнешься. Мы у клуба соберемся, жахнем стопарик и на танцы, потом взбучку устроим, кому-нибудь морду разобью, и снова пляшем с девками.

— Дрались? Пили? А по-другому нельзя?

— Как это? Не пить? Так зачем вообще жить? Ты мне покажи, кто в деревне не пьет? Ненормальный, наверное. А кулаками помахать — святое дело. Вот Митяй довыёживался, так я ему так в глаз врезал, что он месяц ходил с синяком.

— А ты? — спрашиваю я.

— У меня нос кривой с тех пор, — засмеялся дед. — А как городские?

— Хорошие ребята, добрые. Завтра один помогать придёт.

— О, женишок нарисовался, проверим, как удар держать будет, — говорит мой дед, и картошка падает из его наполовину беззубого рта.

— Дед, глупости говоришь, никакой он не жених.

— Садись картошку есть. Не стесняйся.

Смотрю, дед достает молоко, наливает в кружку, а потом из банки соленый огурец достает и заедает.

— Дед, а ничего, что живот заболеть может?

— У кого? У меня! Ну ты, Машка, как скажешь что-то, хоть стой, хоть падай.

Смотрю, бутылку достает и стопочку наливает, выпивает.

— Дед, да что ж ты делаешь? — возмущаюсь я.

— А это, Машка, я себя обеззараживаю, лучшее средство от поноса, от головной боли и всех других болячек.

Смеюсь, да уж, горбатого могила исправит. Поела картошки с молоком и огурцами, ложилась в кровать уже с мыслями о завтрашнем дне. Нужно найти купальник и футболку, чтобы не выставлять напоказ свои формы во время плавания. Всё-таки зря я картошки на ночь нажралась, и так скоро нашу корову Буренку по весу догоню. Всё, завтра только огурцы. Соленые.