Тобой расцвеченная жизнь (СИ) - Евгения Бергер
— Да, именно об этом я и спрашивал, — недовольно кидает мой возможный работодатель.
Я несколько ошеломлена: он даже не поинтересовался, есть ли у меня опыт работы, а я тут такую речь напридумывала, такое готова была наворотить… Зря, получается.
— Да прямо сегодня, если придется… Просто я не думала, что…
Патрик вздыхает, и плечи его опускаются чуточку ниже.
— Прежняя сиделка ушла вчера утром, — признается он мне нехотя, — впрочем, думаю, уже весь город знает о мамином несносном поведении, так что особо скрывать тут нечего… И если вы готовы попробовать, то предупреждаю сразу: берегитесь летающих тарелок, — он невесело мне улыбается, — мама некогда была чемпионкой города по игре в регби и метать тарелки у нее выходит лучше всего. Надеюсь, вы продержитесь хотя бы до вечера, — констатирует он напоследок, а потом машет рукой и молча выходит за дверь.
И это было все собеседование?! Я остаюсь стоять посреди коридора в немом изумлении. Он даже с матерью меня не познакомил… Просто взял и ушел.
В этот момент дверь снова открывается, и Патрик со смущенной полуулыбкой произносит:
— Наверное, стоило познакомить вас с мамой… Извините, я в последнее время сам не свой, столько всего навалилось… Пойдемте.
И он ведет меня в комнату матери, специально оборудованную для нее на первом этаже: та лежит в постели, укрытая бледно-розовым покрывалом с мелкими розочками — сочетание (или несочетание) этих нежных розочек и суровой женщины под ними чрезвычайно забавляет меня. Хотя в целом веселого в ее перекошенном инсультом лице мало… У меня невольно проскальзывает неприятная мысль о скалящемся на меня диком звере… «И заботу об ЭТОМ ты хочешь взвалить на свои юные плечи?», припоминаю я ее давние слова. А теперь Патрику приходится заботится о ней.
— Мама, это твоя новая сиделка, — обращается он к матери, как мне кажется с опаской. — Ее зовут Ева, и она будет присматривать за тобой. Пожалуйста, веди себя хорошо, — добавляет он, склоняясь ниже к ее лицу. Так обычно увещевают маленьких детей…
Та молча зыркает своими живыми, выразительными глазами: похоже, утратив способность к языковой речи, старушка неплохо приспособилась изъясняться иным способом. И я почти слышу, как они, эти говорящие глаза, презрительно сообщают мне о том, что думают о своей очередной девушке на побегушках… Думаю, Патрик тоже научился неплохо их понимать, поскольку не без раздражения произносит:
— Если от нас сбежит еще одна девушка, тебе придется управляться с ложкой и… с туалетом самой. Подумай об этом!
Фрау Штайн зыркает на сына очередным уничижающим взглядом.
— Три раза в неделю приходит эрготерапевт и занимается с мамой примерно по два часа, — обращается Патрик ко мне. — На это время вы можете быть свободны… Я все вам расскажу, если, — и замолкает. «Если не сбежите сегодня же вечером», должно быть, хотел сказать он, но вовремя остановился.
— … Если мы с фрау Штайн найдем общий язык, — дипломатично заканчиваю я вместо него, и Патрик смущенно улыбается. — Впрочем, я уверена, что именно так и будет… Вам не стоит волноваться на этот счет, не так ли, фрау Штайн?
Женщина в постели смотрит на меня более, чем недружелюбно: думаю, моя уверенность в собственных силах вызывает у нее скрытую насмешку, мол, мы еще посмотрим кто кого. Но я отчего-то чувствую в себе силы сломить это ее по-детски нелепое, вздорное сопротивление… Неужели она не понимает, что своими капризами лишь усложняет жизнь собственному ребенку?
— Значит, я могу на вас положиться? — с опаской интересуется Патрик, ретируясь в сторону двери. — Уверены, что справитесь?
— Абсолютно уверена. Идите и ни о чем не волнуйтесь…
— В таком случае увидимся вечером, — поспешно кидает мужчина, а потом выскакивает за дверь. Выскакивает так поспешно, словно находится в одной клетке с опасным хищником… И теперь я остаюсь с этим «хищником» один на один!
И тут же получаю чем-то тяжелым по голове… Вижу мельтешение розовых звездочек перед глазами и прикладываю руку ко лбу — на полу двоится и множится очертание стеклянного стакана. Вот ведь старая ведьма, в сердцах стону я, оборачиваясь к ней с приторной полуулыбкой…
— Мне говорили, вы только тарелками умело управляетесь, — обращаюсь я вздорной старушке, — а, выходит, вы усовершенствовали свою технику. Похвально, ничего не скажешь! — Потом подхожу к планшету, прикрепленному к стене, и читаю расписание своей новой подопечной (одним глазом кошусь на ее левую руку, которой она так умело запустила в меня стаканом): — Итак, — произношу я задумчиво, — у вас по расписание подъем, правильно? Это, значит, мне следует взбить вам подушки, помочь принять сидячее положение, помочь умыться… а у меня теперь, знаете ли, в глазах двоится, боюсь, я не смогу хорошо управиться с таким разнообразием дел… Придется вам попотеть под своим розовым одеяльцем еще с часок, фрау Штайн. Мне теперь прилечь надо и привести себя в норму, так сказать… Зря вы в меня стаканом запустили, не по-человечески это как-то, не по-людски. Что, вы что-то сказали? Ах да, — как бы спохватываюсь я, — вы ведь больше не умеете говорить… В городе считают, что это никак божье наказание за все ваши недобрые дела. Вам никто не сочувствует, ужасно, правда?
В голове, действительно, что-то потренкивает и потому, боюсь, моя тирада выходит более желчной, чем я на то рассчитывала. Я жалею о сказанных словах прежде, чем покидаю комнату своей подопечной, но слово — не воробей: вылетело — не воротишь, и я молча выхожу из комнаты. Вот тебе и сиделка! Решила поизмываться над несчастным человеком…
Делаю несколько ознакомительных кругов по первому этажу, отмечая, помимо воли, неплохой вкус хозяйки дома: все подобрано строго, но со вкусом… разве что несколько запущено за время ее болезни, но в целом мне нравятся цветочные композиции на стенах и газовые, хорошо пропускающие солнечный свет занавески на окнах, а еще мне нравятся фотографии Патрика на комоде в гостиной: я рассматриваю их с голодным любопытством не менее получаса. Почти на всех ему не больше двадцати пяти, и выглядит он на них счастливым… Не таким, как сейчас.
Мне нравится его улыбка…
Всегда нравилась.
Где-то в городе проносится полицейская машина с мигалками, и ее визгливые завывания возвращают меня к реальности: иду на кухню и осматриваюсь вокруг. На кухонном столе меня дожидается завтрак, которым следовало бы уже накормить мою подопечную, но я понятия не имею, как к ней теперь подступиться… Смотрю на свое отражение в зеркале и изображаю злодейский хохот:
— Теперь ты полностью в
