Оттепель. Инеем души твоей коснусь - Муравьева Ирина Лазаревна
— Ах, Инга! — сказал он кокетливо. — Рисково! А если б я был не один?
— Геннадий, послушай! Ты можешь помочь мне?
— Ингуша, я с полным моим удовольствием! Да ради тебя что угодно!
— Мне Виктора вытащить нужно.
— Побег из тюрьмы по подземному ходу? — спросил он, смеясь.
Инга приблизила губы к сеточке и почти прижала их к розовому уху народного любимца:
— Но только клянись: никому никогда!
— Клянусь, — ответил ей Будник.
Глава 5
В шесть часов утра Инга уже бежала по росистой траве к почте, где хмурая заспанная телефонистка в огромных наушниках долго и безуспешно соединяла ее с Москвой и наконец все-таки соединила.
— Хрусталев, — коротко ответил ей голос бывшего свекра.
— Сергей Викторович! — задохнулась она. — Я разбудила вас?
— Нет, — так же коротко ответил он.
— Простите, что рано звоню. Мне нужен хороший адвокат. Виктору нужен хороший адвокат. Больше ничего. И всего на пару часов.
Он помолчал.
— Я понял.
— Найдете?
— Найду.
Следственный эксперимент назначили на вторник. Накануне Инга Хрусталева и Геннадий Петрович Будник коротко рассказали Федору Андреичу Кривицкому, в чем именно будет заключаться этот эксперимент, а заодно и попросили служебную машину для поездки в Москву Кривицкий схватился за голову обеими руками.
— А если ничего не получится?
— Должно получиться, — угрюмо сказал Будник. — В любом случае мы ничем не рискуем.
— Как только они согласились на такой эксперимент? — спросил Кривицкий.
— По закону, Федя, все по закону! — ответила Инга. — Предъявленное обвинение целиком построено на «профессиональной компетентности свидетеля», то есть этого самого звукорежиссера, который якобы слышал Витин голос через стенку. Вот это и нужно опровергнуть.
— Ну ладно, езжайте, — тяжело вздохнул Кривицкий. — Желаю успеха.
Двери в общежитие «Мосфильма» редко закрывались наглухо. Всегда кто-то либо входил в комнату, либо оттуда выходил, и что-то там пили, и ели, и ругались, играли на разных музыкальных инструментах, громко соблазняли женщин, громко расставались с ними и еще громче мирились. Короче, общежитие было местом весьма оживленным и беспокойным. Однако сейчас, в одиннадцать часов утра, дверь в комнату покойного Паршина была закрыта, и был ли кто в этой комнате или же она пустовала, собравшихся свидетелей и понятых не оповестили. В соседней с этой комнате находилось несколько человек: следователь Цанин, человек невзрачный, тусклый, но видно, что цепкий и очень недобрый, коротенький эксперт Слава, гораздо больше похожий на преуспевающего зубного врача или директора комиссионки у площади Трех вокзалов, чем на мужественного сотрудника уголовного розыска, вахтерша, сантехник, адвокат Василий Самуилович Розанов, спокойный, с кудрявыми пушкинскими бакенбардами, в очень красивых ботинках с узкими носами, и звукорежиссер Григорий Померанцев, издерганный и нервный, как и полагается любому, кто с детства обречен на то, чтобы иметь дело со звуками.
— Граждане понятые! — громко и торжественно обратился Цанин к сантехнику и вахтерше. — Вы приглашены сюда для участия в следственном эксперименте, цель которого состоит в том, чтобы убедиться, сколько человек находится в соседней комнате…
— Минуточку! — Адвокат вскинул указательный палец, и острые носки его башмаков быстро раздвинулись в разные стороны, как мордочки двух суетливых ежей. — Минуточку! Цель нашего эксперимента — убедиться в профессиональной компетентности присутствующего здесь свидетеля товарища Померанцева.
— Убедиться в достоверности свидетельских показаний… — сморщившись, перебил его Цанин.
— Э, нет, извините! — Адвокат еще энергичнее задвигал башмаками. — В протоколе подчеркнуто, что свидетель — опытный звукорежиссер. Не так ли?
— Ну так, — насторожился Цанин. — А разница в чем?
— Как в чем? — наигранно весело удивился адвокат. — Ведь, кроме товарища Померанцева, никто не слышал голоса Виктора Хрусталева из комнаты покойного Константина Паршина?
— Продолжим, — сдерживая раздражение, сказал Цанин. — Свидетель, а также и все мы находимся в комнате, соседней с той, в которой было совершено преступление…
— Вы называете самоубийство преступлением? — с печалью в голосе перебил его адвокат. — Я даже готов согласиться с вами в высшем, так сказать, смысле слова… Но в данном случае…
— В данном случае я попросил бы вас не цепляться ко всякой ерунде! — покраснел следователь, и бесцветные глаза его злобно расширились.
— Работа такая… — Адвокат развел руками. — Привычка выработалась с годами, вот в чем дело. Я уж и сам не рад…
— Дверь в соседнюю комнату охраняется сотрудниками милиции в количестве двух человек, — отчеканил Цанин. — Так что можете быть уверены в том, что никто не выйдет и никто не войдет в эту комнату во время эксперимента. Итак, начинаем.
Послушный коротенький Слава быстро выскочил в коридор, отдал какое-то распоряжение и тут же вернулся. В соседней комнате проснулась жизнь. Находящиеся в ней люди перебивали друг друга, громко спорили о чем-то, смеялись и возмущались. Звукорежиссер Померанцев, весь обратившись в слух, то удивленно приподнимал брови, то хмурился, то радостно улыбался. Видно было, что следственный эксперимент доставляет ему огромное профессиональное удовольствие. Через десять минут Цанин хлопнул в ладоши. Слава опять высунулся в коридор и крикнул, что эксперимент закончен.
— Ну что? — напряженно спросил Цанин.
Звукорежиссер на секунду прикрыл глаза, как будто он готовился то ли запеть, то ли заиграть на рояле.
— В комнате трое мужчин. Одному лет пятьдесят, голос прокуренный, к тому же он, вероятно, простужен, сипит, разговаривает с трудом, второй — гораздо моложе, голос тонкий, почти визгливый, интонация несколько базарная, третий немного картавит и изредка проглатывает слова. В разговоре участвовала также и пожилая женщина, речь у нее малообразованная, с простонародными вкраплениями и повышением голоса к концу предложений…
— Все? — не глядя на Померанцева, со злостью спросил Цанин.
— Да, вроде бы все.
— Граждане понятые, — обратился Цанин к вахтерше и сантехнику. — Вы слышали, что, по утверждению товарища звукорежиссера, в соседней комнате находятся четверо? Трое мужчин и женщина?
Вахтерша и сантехник закивали.
— Тогда попрошу всех пройти в соседнюю комнату. От вас потребуется подписать протокол, в котором будет указано, сколько человек вы увидели лично, своими глазами, и сколько человек предположительно указал свидетель.
Милиционеры, дежурившие у двери, почтительно посторонились.
— Пропустите нас! — повелительно сказал Цанин.
Взору присутствующих открылась скромная комната покойного сценариста, на аккуратно застеленной постели которой сидел народный артист Советского Союза Геннадий Петрович Будник и смотрел на них.
— Здравствуйте! — женским голосом с простонародной деревенской интонацией сказал народный артист. Он сделал короткую паузу. — Входите, пожалуйста, располагайтесь! — добавил он тут же прокуренным басом. — Со стульями вот непорядок, беда! — визгливо перебил он самого себя и засмеялся угодливым дребезжащим смехом.
— Достаточно, достаточно! — замахал руками Цанин и обратился к красному как рак сантехнику: — Сколько человек вы видите в этой комнате?
— Дак сколько? — Сантехник слегка заикнулся. — Один вот сидит…
— А вы? — спросил следователь у вахтерши.
— Вижу одного знаменитого нашего артиста товарища Будника, — бойко ответила вахтерша. — Здравствуйте, товарищ Будник!
У звукорежиссера закатились глаза.
— Бессовестный! — пробормотал он про себя.
— Я с вами согласен! — живо откликнулся адвокат и поскреб бакенбарду. — От всего сердца разделяю ваше мнение! Ну разве это не бессовестно строить обвинения в убийстве на ТАКОГО рода показаниях?
Инга сидела на лавочке перед общежитием, смотрела на всех, кто входил и выходил, провожала глазами высокие прически молоденьких девушек, голые плечи, чьи-то блестящие на солнце лысины…
