Оттепель. Инеем души твоей коснусь - Муравьева Ирина Лазаревна
— Нина, я по очень важному делу.
Нина мягко втянула ее в прихожую. Длинные серебряные серьги звякнули под тяжелыми волосами.
— Тем более: лучше в квартире. Хоть кофе-то можно сварить?
Инга опустилась на огромный диван, вытянула ноги и закрыла глаза. Сильно и очень приятно запахло свежемолотым кофе, потом немного подгоревшим сахаром и, кажется, ванилью. Нина, помешивая ложечкой черный густой напиток в маленькой позолоченной чашечке, вошла в гостиную. Инга открыла глаза ей навстречу, и мрачный, тяжелый их взгляд испугал Нину.
— Что? С Виктором что-нибудь?
— Он арестован.
Нина со звоном поставила чашечку на журнальный столик:
— Как так: арестован? За что?
— Ему предъявили обвинение в убийстве.
В двух словах рассказала все то, что знала сама. Нина слушала молча. Инга случайно взглянула в настенное зеркало и увидела два восковых женских лица: свое и Нинино. Ни в том, ни в другом не было ни кровинки.
— Я хочу поговорить с Сергеем Викторовичем, — выдохнула Инга. — Как мне найти его?
— Сейчас? До вечера не можете подождать?
— Не могу.
— Инга, родная! — в голосе Нины вдруг проступил сильный армянский акцент. — Я вам сразу должна сказать, что Сергей ничего не станет делать. Не будет он в это вмешиваться!
— Но сын же!
— Ах, Инга! — И Нина всплеснула руками. — Он ведь сразу испугается, что это отразится и на нем тоже! Разве вы не понимаете, как мы живем?
— Догадываюсь, — пробормотала Инга. — Но я все-таки хочу попробовать. Меня машина ждет внизу. Вы только скажите, как ехать. По Щелковскому?
— Доедете до развилки. Там будет знак, что дальше проезд закрыт. Но вы поезжайте. Увидите ворота с будкой. Это охрана. Скажете, что вам нужен Хрусталев. Ему позвонят. А я пока что его предупрежу. По телефону ничего объяснять не буду, нельзя.
В дверях они обнялись. Нина негромко всхлипнула.
— За Стаса все время боюсь, — шепнула она.
— Но Стасу же пять! Или нет? Уже шесть?
— Так что? Будет больше. Ну, с Богом! Удачи!
Весь их разговор занял не больше двадцати минут, но улица, только что вся ярко освещенная солнцем, потемнела, как будто уже наступил ранний вечер и все затаилось в предчувствии ливня. Доехали по Щелковскому до развилки.
— Дальше нам нельзя, — присвистнул шофер. — Секретный объект.
— Нам можно, — заверила Инга. — Его уже предупредили, нас ждут.
— Кого? — удивился шофер.
— Отца Хрусталева.
— Так он, значит, шишка? — Шофер с уваженьем мотнул головой.
Ворота. Секретный объект. Из будки выскочил молоденький солдат.
— Куда? Отгоните машину!
— Я к Сергею Викторовичу Хрусталеву! Его должны были предупредить!
— Машину сперва отгоните, — приказал солдат. — Сейчас позвонят Хрусталеву.
Через пятнадцать минут из проходной вышел ее бывший свекор. Увидел Ингу. Лицо его помрачнело.
— Ну, что там опять? Пойдем прогуляемся.
Дождь перестал. Они вошли в сумрачный сосновый лес. С лиловых иголок стекала вода, трава была ярко-зеленой, промытой. Инга рассказала об аресте.
— Паршин был алкоголиком. У алкоголиков часто случаются суициды.
— И чего от меня вы хотите? — внезапно перейдя на «вы», спросил он.
— Сергей Викторович! Он не виноват. Помогите ему!
— Раз не виноват, — подчеркнуто громко сказал Хрусталев, — то следствие выяснит.
— Но следствие может ведь и ошибиться…
— Наше следствие больше не ошибается, — так же громко сказал он.
— Я знаю, почему вы так говорите! — взорвалась она. — Вы до сих пор не можете простить ему, что это решение зацепиться тогда, в сорок четвертом, в конструкторском бюро…
— Что это решение я принял за него? — перебил свекор. — Да, принял. И что?
— Ему очень стыдно, что весь класс погиб… Никто не вернулся… Но он ведь себя обвиняет. А вас только косвенно…
— Я в ножки ему поклонюсь! Только «косвенно»! Спасибо, сынок, что отец тебя спас! Никто не вернулся? А он уцелел! — вдруг взвизгнул свекор и весь покраснел под шапкой седых волос. — Да, он уцелел! И несчастная мать еще пожила здесь, на свете! А так померла бы! По нашей вине!
Он перевел дыхание и спросил спокойным, будничным голосом:
— Все, Инга! Оставим пустой разговор! По Аське скучаю. Она сейчас с кем?
— Ее вчера тетка на дачу взяла.
— Вернется — поедет на дачу со мной. Стас каждый день ноет: «Где Ася? Где Ася?»
— Простите, что побеспокоила вас…
— Сказать, чтоб тебя до метро подвезли?
— Спасибо. Служебная ждет, на развилке.
Глава 4
В машине Инга закрыла глаза.
«Ничего не понимаю! — думала она, чувствуя, как с каждой секундой затылок все сильнее и сильнее наливается болью. — Ведь он ему сын! Как же так? Или это какая-то совсем особая порода людей?»
У аптеки она попросила шофера остановиться. Зашла и купила две пачки пирамидона. В аптеке было душно, многолюдно, от женщин пахло намокшими платьями. У молоденькой кассирши было мягкое, слегка похожее на Марьянино лицо. Тот же внимательный и доверчивый взгляд. У Инги бешено заколотилось сердце.
«А эта девчонка?! Почему она так переживает? Не ест и не пьет? И главное, что значит этот ее идиотский выпад: „Я осталась тогда ночью у Вити…“ Какой он ей Витя?»
Дышать стало вдруг очень трудно.
— Гроза небось будет! — сказал кто-то рядом. — Ишь как обложило!
«Да, именно так! Обложило! — вздрогнула она. — Всех нас обложило! Его, меня, Аську…»
И тут же злоба, ревность и отвращение подкатили к самому горлу.
«Он спал с этой дрянью! И с ней тоже спал! А я хороша! Ведь она мне призналась! Она же ведь мне описала „любимого“! И я ей сказала: „Ну, точь-в-точь мой „бывший“! А это мой „бывший“ и есть! Ха-ха-ха!“»
Она вспомнила, как они с Марьяной отплясывали в кафе «Прага». И как им все хлопали.
«Я тут унижаюсь, обиваю пороги, а он развлекался, как мог! С кем хотел! И стыд какой, господи! Стыд-то какой! И я ей, соплячке, давала советы!»
Она достала носовой платок и насухо вытерла мокрые глаза.
«Все, что я сейчас делаю, я делаю для Аськи. У нас есть ребенок, и она не виновата в том, что у нее не отец, а неизвестно что!»
Она вспомнила, как вскоре после их развода Аська, маленькая, в замызганном платьице, забралась ей на колени и крепко обхватила ее руками. Дело происходило на даче: Инга сидела на ступеньках крыльца и читала какой-то сценарий.
— Зачем ты такая худая? — спросила ее шестилетняя Аська. — Потолстей.
— Но так же красивей, — ответила Инга.
— А если тебя станет больше, я зажмурюсь и буду думать, что обнимаю и тебя, и папу.
Вытирая выступившие слезы и смеясь, она вышла из аптеки, села рядом с шофером.
— Смешной анекдот рассказали небось? — спросил он.
— Ох, не говори! Зайдешь в магазин — уходить не захочешь!
Съемки закончились в шесть. Кривицкий был, кажется, доволен, а Мячин, как всегда, не очень. Ему все казалось, что красок не хватает, и он в сотый раз заставил Пичугина еще раз продумать каждую сцену с точки зрения ее цветовой выразительности.
— Может, нос покрупнее сделаем Михаилу? — приставал Мячин. — А то как-то мы слишком реалистичны. Внесем небольшой элемент клоунады?
— Нет, я думаю, не стоит, а вот если ему слегка испачкать белую рубашку двумя синими пятнами, как будто бы синька, то, может, и лучше. Что скажешь? — задумывался Пичугин. — И если Иринке прическу повыше, а щеки напудрить? Она волновалась. Приехал любимый из города! Хочется понравиться.
— Попробуем завтра, — сказал ему Мячин. — Иди отдыхай, ты весь день на ногах.
— Посплю, пока этого героя-любовника, Сомова нашего, нет. Замучил он меня своими излияниями! Как луна, так он воет. Про Нюсю, про Тату, про злую судьбу! Обеих так любит, что просто сил нет!
— И Нюсю, и Тату?
— И Тату, и Нюсю. Главней все же Тата.
Мячин грустно усмехнулся.
Гримерши Лида и Женя только что сделали себе маски из земляники и лежали теперь рядышком с окровавленно-красными лицами, закрыв глаза. Разговаривали еле-еле, потому что артикуляция могла понизить волшебный эффект лесной ягоды.
