Любовь на капоте - Мишина Соня

Я отдал бывшей супруге все, что она хотела. Все, на что претендовала. К счастью, она просто не знала о некоторых моих вложениях и приобретениях, которые я сумел оформить на свою мать. Почему скрыл? Что-то в поведении жены насторожило меня, когда я видел ее в последний раз перед своим ранением. Что-то вынудило промолчать, сдержаться, взять время на размышления.

***

Дожидавшаяся меня девушка чем-то напоминала мою бывшую. То ли короткой темной стрижкой. То ли подтянутой фигуркой – не тощей, но и не полной. А может, вот этой дружелюбной, располагающей улыбкой, за фасадом которой могли скрываться любые другие чувства? Моя жена была мастерицей улыбаться.

Эта высокая – вполне себе модельного роста – девица, которой, на мой взгляд, было двадцать четыре – двадцать пять лет, тоже улыбалась профессионально. Очень уж красиво. Слишком уж приветливо для первой встречи с совершенно незнакомым человеком.

Эта псевдоискренность бесила. Меня накрыла новая волна ярости. От накатившего бешенства я все же потерял контроль над мышцами. Правый уголок рта пополз вниз и начал подергиваться. Правая нога стала непослушной. Вернулась хромота, от которой я так долго старался избавиться. Это была катастрофа.

Меньше всего мне хотелось показать свою слабость перед какой-нибудь женщиной. Мне претила мысль о том, что меня могут начать жалеть. Было до тошноты противно думать о себе, как о немощном калеке, который заслуживает лишь одного: сочувствующих взглядов и рассуждений на тему о несправедливости злой судьбы.

От глупых и наивных иллюзий о том, что меня – даже вот такого искалеченного, с изуродованным лицом и железками вместо суставов – можно любить, меня избавила моя бывшая жена. За что сейчас я был ей даже благодарен.

***

«Ну, давай! – кричал я мысленно, продолжая шагать в сторону новой ученицы, подволакивая немеющую, охваченную спазмом ногу. – Давай же! Изобрази на своем хорошеньком гладеньком личике жалостливо-понимающую мину! Покажи, как ты сочувствуешь моей беде, как сопереживаешь моему горю! Может быть, я даже сумею сделать вид, что поверил...»

Я продолжал двигаться в сторону своей новой ученицы и сквозь красную пелену гнева, застилавшую мои глаза, наблюдать за девицей. За её реакцией на меня. Девушка оправдывать мои ожидания не особо спешила. Открытая дружелюбная улыбка, не встретив ответной, медленно увяла на ее лице, сменившись выражением легкой растерянности.

«Что?! Разглядела? – возопил во мне мой гнев. – Ну же, давай, покажи свой испуг. Отвращение. Жалость!»

Вместо этого девица опустила голову, оглядела себя, свою одежду так, словно искала на ней пятна или прорехи. Провела пару раз ладонью по ветровке, по штанишкам, словно стряхивая невидимые пылинки. Дырок и грязи видимо, не нашла.

Вновь воззрилась на меня. Сквозь растерянность начала проступать задумчивость. Взгляд ее стал цепким, внимательным. За годы лечения и реабилитации в военных госпиталях и спецсанаториях я успел привыкнуть к таким взглядам. Именно так – пристально, но без особых эмоций, меня рассматривали опытные медики.

Теперь я уже не сомневался, что ученице минимум двадцать пять лет. Слишком уж сдержанной и спокойной она оказалась. А ведь я уже почти дошел до нее. С трудом удерживая равновесие, замер на несколько мгновений, заглянул в самую глубину серых с желтыми крапинками у зрачка глаз.

«Кто ты? Откуда принесло тебя на мою голову?!» – прокричал ей мысленно.

Сделал последний рывок и повалился на жалобно заскрипевшую скамью. Боль в ноге сразу уменьшилась. Дышать стало легче.

Девица обернулась. Глянула, что я сижу и… тоже уселась на расстоянии вытянутой руки от меня. Не просто уселась. Расселась! Привалилась спиной к стене гаража, начала наблюдать за джипом марки «Мерседес», на котором один из наших инструкторов, Родион Славин, тренировал очередного клиента.

Между нами воцарилась тишина, слегка разбавляемая порыкиванием мерседесовского двигателя. Спазмированные мышцы ноги требовали массажа. Я снова искоса глянул на свою молчаливую соседку. Она выглядела так спокойно и безмятежно, словно заняла скамью в парке, а я просто подошел позже и тоже присел рядом, чтобы отдохнуть.

Было похоже, что ее сложившаяся ситуация совсем не напрягает. «Не парит», как говорит современная молодежь.

«Что ж, раз тебя не парит – меня тем более!» – подумал я и, вытянув ногу, принялся растирать сведенные спазмом мышцы.

Боль понемногу отступила. Вместе с ней схлынула и волна ярости. Теперь я уже и сам не понимал, почему меня так «накрыло». Точнее, понимать-то понимал, но готов был признать, что реакция у меня была не вполне нормальная. Чрезмерная.

Будущая ученица продолжала молчать. Но в этом молчании не было ни неприятия, ни осуждения, ни демонстративной отстраненности. Она не пыталась сделать вид, что меня здесь нет. Напротив, каким-то непонятным образом она дала мне ощутить свое присутствие, свое уважительное внимание.

Не зная, что говорить и что делать, я тоже откинулся спиной на гаражную стену, прикрыл на несколько мгновений глаза. Время шло. Пауза затягивалась. А ведь я должен вести занятие! За него деньги уплачены!

Наконец, понимая, что дальше играть в молчанку бессмысленно, я заговорил:

– А ты не из пугливых, да?

Девушка не стала отвечать на мой – признаю, положа руку на сердце – невежливый вопрос. Выпрямилась. Обернулась ко мне. Взмахнула ресницами так, что показалось, будто моей пылающей щеки коснулся прохладный ветерок. Сообщила нейтральным тоном:

– Меня Полина зовут, Александр Аркадьевич.

Вот так, Казанцев. И кто тут истеричная баба после этого? Уж не ты ли?

– Полина, значит. Ну, здравствуйте, Полина. – Я невольно тоже перешел на «вы».

– Здравствуйте, Александр Аркадьевич.

И снова молчит. Смотрит без улыбки, внимательно, но мягко. Ни враждебности, ни настороженности. Это ж насколько нужно быть в себе уверенной, чтобы так ровно и спокойно сначала стоять перед лицом взбешенного мужика, а потом сидеть рядом и молчать, словно ничего не случилось?

Но вот сидит же. Отдала инициативу в мои руки. Всем своим видом демонстрирует готовность поддерживать разговор и отвечать на вопросы, но сама не навязывается. Не забалтывает пустым трепом возникающие паузы. Ох, непростая ты девочка, Полина. Небось, тренинги проходила по ассертивному поведению? *

– Так, значит, не испугались меня, Полина? – сам не знаю, зачем продолжаю упорствовать, требовать ответа на глупый, в общем-то, вопрос.

– А чего бояться? Не накинетесь же вы на меня с кулаками, в самом-то деле, – приподняла брови, изображая легкое удивление, и я поймал себя на том, что кончики пальцев закололо от желания провести по этим аккуратным бровям, пригладить их еще больше.

М-да. Вот уже и ирония появилась.

«Остановись, Казанцев! Не позорься! Пора бы уже извиниться да делом заняться. Она ведь сюда не для того пришла, чтобы с твоими тараканами воевать». Вот только слова извинений в горле застревают, не идут наружу.

Да и как извиняться-то? За что? Надо ведь объяснить, за что прощения просишь. За то, что хромой и кривой? Так ее, похоже, данный факт не особо напрягает. Как ни странно. Да и в чем – в чем, а в своих ранениях мне если и извиняться, так только перед собственной матерью, которая, когда увидела меня впервые после госпиталя, едва с сердечным приступом не слегла.

Сам не знаю, считать ли это трусостью, но извинения я решил для другого раза приберечь. И перешел к вопросам насущным.

– Что ж, Полина. Расскажите мне, каков ваш водительский стаж? На чем ездить привыкли? Механика? Автомат? И с чего вдруг в школу экстремального вождения пришли? Экстрим любите? – Врать, что рад знакомству, не стал. Не рад. Но выбора мне не оставили.

Оп!.. А вот тут моя собеседница смутилась. Глаза опустила. Голову склонила слегка.

– Стаж – часы в автошколе. Только то, что во время обучения наездила. Ну и еще десяток сверху. Ездила на механике.

– Так с какой же вы, Полина, целью, в «ЭргоДрайв» пришли? С вашим опытом, а точнее, с его отсутствием, нервишки пощекотать всякими фокусами из раздела высшего пилотажа я вам нескоро позволю.