Дышать счастьем - Рокси Нокс
Сиделку больше не прогоняю, просто не обращаю на нее внимания, погружаясь все глубже в свое личное горе. Искренне не понимаю: зачем мне мыть волосы и принимать душ? Теряю интерес к еде и окружающему миру. У меня нет больше никаких мыслей, кроме невыносимости. Словно пребываю в состоянии растения: не ем, не пью, не беру в руки телефон. Мне просто плохо. И это перманентное состояние не проходит ни на секунду.
Я перестаю разговаривать и не верю, что нужно еще пожить. Мои икры стали тонкими, тело похудело до неузнаваемости, лицо осунулось, а глаза ввалились. Попросила зеркало у сиделки, и в нем отразился совершенно другой человек. Это была не прежняя знакомая мне Алена, а какая-то посторонняя девушка с ввалившимися в череп пронзительно-голубыми глазами. Велю женщине собрать все мои вещи и раздать их беднякам. Они мне больше не нужны.
— Хочу увидеть улицу и людей. Помоги мне встать, — прошу слабым голосом.
Медработница удивилась и неохотно выполнила мою просьбу, фактически на руках доставила меня к окну, но не уходила. Помогла устроиться на широком подоконнике и стояла рядом, пребывая в готовности моментально меня подхватить, если мне придет охота свалиться на пол.
— Иди. Я только посмотрю на прохожих. Хочу побыть одна. Уходи же! — не выдержав, прикрикнула на нее.
Женщина, имени которой я даже не знала, вздрогнула, нерешительно потопталась на месте, затем все-таки вышла из комнаты, а я потянулась к ручке.
Я ощутила такую невыносимость, опасность, ад, будто в квартире случился пожар, и нужно срочно и во что бы то ни стало спастись. Ведь при пожаре люди прыгают из окон вовсе не для того, чтобы убить себя, а наоборот — они хотят выжить! И я инстинктивно хотела выжить, спастись, но выход был один в этом мире — прыгнуть в окно, все свелось к нему.
Свежий весенний воздух обдал лицо запахом мокрой земли. По проспекту проносились машины, разбрызгивая лужи, дети играли в догонялки на площадке, мамы с колясками величественно сновали по тротуару. Не могу поступить так подло с этими людьми: рухнуть, как беспомощный птенец из гнезда прямо у них на глазах. Это моя жизнь кончена, а у них все только начинается. Не могу травмировать их психику таким бесчеловечным поступком.
Наверное, у меня осталась хоть капля разума, поэтому изо всех сил захлопнула створку. На звук прибежала сиделка, испуганно охнула, но, убедившись, что со мной все в порядке, тотчас успокоилась. Она отвела меня обратно в кровать, ввела успокоительное лекарство в вену и позвонила матери.
Мой дорогой читатель! Если тебе нравится книга, добавляй в библиотеку и не скупись на звездочку. Люблю тебя.
Глава 3
При любой болезни человеку важна поддержка близких людей, которая дает силы бороться, выживать и просыпаться по утрам. Моя мама сделала все возможное, чтобы вытащить меня из глубокой депрессии.
Первым делом она вышла на какого-то хваленого чудо-профессора, который провел с нами консультацию. Он же разработал для меня индивидуальный план лечения и реабилитации, расписанный на долгие годы вперед. Мне хотелось выть от тоски, но ради мамы я храбрилась и создавала видимость своей веры во спасение. Она в меня верила, разве я могла ее подвести?
Спустя несколько месяцев после психического расстройства, я больше не хотела лежать в кровати, но и ходить тоже не могла. Выход был один: сесть в инвалидное кресло. Это значит принять себя, свою болезнь и покориться судьбе. Трудно решиться на этот отважный шаг, но коляска здорово бы облегчила мне жизнь.
Что ж! Какой никакой, а все ж транспорт. Выбираю кресло в интернете и останавливаюсь на недорогом варианте. Все равно меня в нем никто не увидит. Буду только по квартире кататься по своим нуждам, хватит уже с меня унизительного судна.
Инвалидное кресло привезли вечером — черное, как мое настроение. Вряд ли кого-то восхитит сия чудо техника, не меня-то уж точно. Долго не могла решиться пересесть в него. Сидела, смотрела уничтожающим взглядом, словно хотела обратить коляску в пепел. На мне Сашкина серая рубашка, которую впопыхах забыл, и она все еще хранит запах мужчины. В моменты непреодолимой грусти, надеваю ее и сижу часами, вспоминаю наше счастливое прошлое, но больше не плачу. Слез не осталось, ибо пролила их море. Слезы больше не приносили облегчения. Так зачем попросту сырость разводить?
Как он там? Хочу позвонить, спросить: «Как дела»? Но, конечно, не стану этого делать. Зачем бередить старые раны? Вдруг захочет встретиться? Зачем ему видеть неприятное зрелище? Некогда красивая, а теперь беспомощная Алена, с серыми отросшими корнями волос, с ногтями, которые забыли, что такое маникюр, бледное лицо без косметики; только глаза по-прежнему ярко-голубые и излучают вселенскую тоску. Вряд ли со мной «такой» будет приятно общаться. Он сбежал, сделал свой выбор. Так зачем лишний раз напоминать о себе?
— Доченька, тебе помочь? — заботливо спрашивает мама.
— Никак не решусь сесть в него. Может, до конца жизни придется в инвалидном кресле кататься, успею еще.
— Алена, девочка моя, не говори так! Наш профессор сказал, что ты поправишься. Главное, что мы начали лечение. Пойми, что кресло — это временно.
— Нет ничего более постоянного, чем временное, — отвечаю, но нутром чувствую, что мама, в отличие от Саши, глубоко верит в мою реабилитацию. И сама невольно поддаюсь ее настрою.
— Ладно, сейчас протестируем мою новую тачку. Всегда мечтала стать водителем, ха-ха, мечты сбываются! Для этой машины даже права не нужны. Красота…
Мама давно не обращает внимания на мой сарказм — привыкла.
— Я тебе помогу.
С ее помощью усаживаюсь в коляску и пробую управлять ею. Получается, но не сразу. Хорошо, что сижу на успокоительных таблетках, иначе бы разревелась от обилия чувств. Сашкина рубашка на мне, как талисман. Мама ничего не говорит на эту тему, понимает, что слишком
