Охота на доминанта, или 13 отмазок Серова (СИ) - Володина Таня

10. Красная комната

Они долго ещё выпивали и закусывали. После первой бутылки водки открыли вторую. Достали новую тарелку с холодцом и свежезасоленного лосося. Марго поведала грустную и поучительную историю о том, как после учёбы в Москве вернулась в родной Невинно-пыск и устроилась на горно-обогатительный комбинат. И тут грянул кризис. Чтобы сократить расходы и избежать повальной безработицы, многих сотрудников отправили в отпуск, а зарплаты урезали. Инфляция выросла, продукты подорожали, а рубль подешевел чуть ли не вдвое. Мама Марго тяжело заболела. И тут один из комбинатовских шишек — после долгих предварительных обнюхиваний и зондирования почвы — предложил Марго его выпороть. Обещал заплатить столько, сколько она получала за месяц. Марго не долго думала. Матери нужны были лекарства, а ей нужна была стабильная и высокооплачиваемая работа. Вот так финансовый менеджер превратился в Мадам Марго, Домину и садистку по вызову. Когда мамы не стало, а ГОК начал улиточкой выползать из кризиса, ей уже не захотелось возвращаться в финотдел. Лёгкие деньги её развратили и приучили к безбедной жизни. Да и клиентура почти целиком состояла из гоковских начальников, что, без сомнения, мешало бы ей нормально работать в офисе. Трудно воспринимать указания вышестоящего лица, когда накануне ты лупила его мухобойкой по яичкам или делала массаж простаты гигантским чёрным фаллоимитатором.

Серов слушал и поверить не мог, что в провинциальном Невиннопыске люди дошли до таких возмутительных развлечений. Ладно в развращённой деньгами Москве, ладно в бандитском Петербурге, ладно даже в научно-исследовательском Новосибирске, но здесь? В таёжной глуши на краю цивилизованного мира?

— Ты даже не представляешь, сколько мужиков нуждается в регулярной порке, — делилась Марго, размахивая вилкой с наколотым лососем, к которому прилипла веточка укропа. — Это не просто расслабление и снятие стресса, это профилактика инфарктов, инсультов и ранней импотенции!

Ощущая, что он здорово уже надрался, Серов сфокусировал взгляд на своей подруге:

— Что, серьёзно? Порка помогает при импотенции?

— Ну, сама по себе нет, — честно призналась Марго, — но в совокупности с другими практиками воздействия... Ой, да что мы всё о теории да о теории? Пойдём, я тебе кое-чего покажу!

Она вытащила его из-за стола и повела по коридору вглубь квартиры. По пути она придерживала его за пояс, чтобы он не свалился, хотя Серову эти меры предосторожности казались излишними. Он, конечно, опьянел, но не настолько же! Уж ноги-то свои он контролировал!

Проходя мимо тумбочки в прихожей, Марго воскликнула: «О, Серый, а вот и первый твой заработок!», — и что-то сунула ему в задний карман брюк, попутно ущипнув за жопу. Он издал мычание, поразившее его самого своей невнятностью. Затем Марго достала из ящика ключ и остановилась у запертой двери, которая не так давно заинтересовала Серова. Он тогда подумал, что там находится спальня родителей Марго, но теперь он знал, что она живёт одна. Похоже, за дверью скрывалась комната, о которой обмолвилась Юля, — красная комната боли. Загадочно улыбаясь, Марго отперла замок и сказала:

— Добро пожаловать в царство Мадам Марго! — и распахнула дверь.

Серов не ожидал, что его можно чем-то удивить (не в целом по жизни, а конкретно в этой точке земного шара — в панельной пятиэтажке Невиннопыска), но всё-таки удивился. Стены большой комнаты были выкрашены в красный цвет, на полу лежал красный пушистый ковёр, а мебель была обтянута чёрной кожей — дерматином, скорее всего, но в приглушённом красном свете всё выглядело достойно и даже роскошно. У одной стены стояла кровать с кожаным изголовьем и балдахином из чёрного тюля, с другой — Х-об-разный крест в человеческий рост, а прямо по курсу — какие-то козлы с креплениями для рук и ног. За этим приспособлением поблёскивало огромное зеркало в золотой раме. Рядом на этажерке были разложены резиновые члены разных размеров, хлопалки и какие-то блестящие медицинские инструменты. С потолка свисал крюк с верёвкой, а посередине комнаты стояло алое бархатное кресло.

Марго в него плюхнулась и закинула ногу на ногу, обнажив край кружевных чулок:

— На колени, раб, — приказала она строгим голосом.

— Да щаз, — сказал Серов, садясь на кровать. — А у тебя тут уютно.

После этих слов он рухнул спиной на чёрное покрывало и вырубился.

11. Овца

Юля

Юля так быстро бежала по улице, что закололо в боку. Сердце трепетало, а во всём теле разливалась сладкая пугающая нега. Впервые к ней прикоснулся мужчина, и её не затрясло в судорогах, не затошнило и не вырвало от ужаса. Был момент, когда она замерла в его руках, готовая завопить и убежать из той нехорошей квартиры, но оцепенение быстро прошло. Её накрыло волной неописуемого удовольствия. Мужчина-доминант нашёл на её теле какую-то секретную точку, которая выключила страх и включила наслаждение. Ничего похожего она прежде не испытывала — ни во сне, ни наяву. Сначала она едва терпела его прикосновения, но потом боль (довольно сильная, если сравнивать с мягкими неохотными шлепками Мадам Марго) её расслабила и принесла долгожданное облегчение.

И только благодаря боли она смогла вынести то, от чего шарахалась всю свою сознательную жизнь, — прикосновение чужих рук к обнажённой коже.

Хотелось спрятаться ото всех на берегу Пысы — в укромном уголке, где из земли бил прозрачный ручей, а по мелководью плавали лебеди. Хотелось обдумать то, что с ней произошло. Но нужно было бежать домой и готовить ужин для отчима и единоутробного брата — шестнадцатилетнего оболтуса Гоши. Если мать вернётся с работы и увидит, что Юля шлялась неизвестно где, а любимые мамины «мужчины» остались голодными — ей несдобровать.

Юля свернула от квартала пятиэтажек в сторону частного сектора. Домишки тут стояли вплотную друг к другу, разделённые покосившимися заборами и колючими зарослями сорняков. Во дворах бегали пёстрые худые куры, на верёвках сушилось поношенное бельё. Там и сям хрипло гавкали собаки. Юля ненавидела этот неопрятный муравейник, где люди жили на виду друг у друга, и от этого давно перестали стесняться своих пороков: пьянства, разврата и злобности. Это была большая коммунальная квартира, где нельзя ни спрятаться, ни что-то утаить от соседей. Лишь один домик в переулке выделялся ухоженностью — около крыльца красовалась клумба с цветами, а во дворе стоял белый пластиковый стол со стульями. В этом доме жила учительница музыки тётя Маша с сыном Андрюшей. Юля подавила порыв заскочить в гости к Андрюше и рассказать о сегодняшнем чуде: к ней прикоснулся мужчина, а она не умерла на месте от ужаса и отвращения! Более того! Она испытала что-то невыносимо сладкое, острое и головокружительное. Она не находила слов, чтобы определить это чувство, но телом всё ещё помнила его и даже могла вызвать далёкое эхо тех содроганий, что застали её врасплох на коленях Мистера Президента. Он сказал, что она кончила, — и если это и правда был оргазм, то она могла понять, почему люди так упорно и отчаянно стремились к сексу. Это было... восхитительно. Лучше чем всё, что случалось с ней раньше.

— Эй, овца! — раздался на всю улицу окрик брата. — Где тебя носит? Если через десять минут на столе не будет стоять жрачка, отец тебя живьём уроет! Он голодный!

От Гошиного визгливого голоса даже куры попрятались под клети. Юля втянула голову в

плечи и припустила по пыльной улице. Вбежала в дом и кинулась к мешку с картошкой. Трясущимися руками начала её чистить на подстеленную газетку. Гоша стоял за спиной — очень близко, почти касаясь грудью её лопаток — и кричал на ухо:

— Чего ты срезаешь, как будто у нас картошки полный подвал? Новая ещё не скоро вырастет, экономь старую. Тоньше режь! Ещё тоньше! Эй, отец, она снова переводит картошку на очистки!

В соседней комнате на полуслове оборвался голос футбольного комментатора: это отчим выключил звук телевизора. Раздался пьяный рёв: