Збигнев Ненацкий - Соблазнитель
– Доктор! – воскликнул я. – Разве можно смеяться над больными людьми?
– Не преувеличивайте, господин Эвен, – сказал Иорг. – Мы смеемся над Дон Кихотом и его причудами, а ведь это клинический случай. Покажите мне, пожалуйста, варвара, который решился бы прописать Дон Кихоту порцию электрошока. Почему же я должен его применять к таким же, как он, людям? Только потому, что их не увековечило гениальное перо Сервантеса? Я часто перечитываю «Дон Кихота», смотрю на него с волнением, отмечаю романтику его поступков, метафоричность всей этой фигуры. В такой ситуации я не могу лечить подобную болезнь у обычного чиновника, ибо тогда я, возможно, лишаю шансов какого-нибудь великого писателя. Заботливая мать не так давно привела ко мне мальчика, который вообразил, что он некий Лили Фонтелли, артист из ресторана. Он ходил в кафе, где, вежливо кланяясь, пытался спеть оперные арии. Как правило, ему это не удавалось, его выгоняли, прежде чем он успевал допеть арию. «Нет, я не буду его лечить, – заявил я отчаявшейся матери, – но с удовольствием оставлю его у себя в клинике». И правильно сделал. Через какое-то время здесь появился один писатель и забрал его на страницы своего романа, где он был представлен как образец нонконформизма, пример человека, который вопреки общему мнению верит в свой талант и, кто знает, возможно, он прав. Ведь сам факт, когда большинству людей не нравится чье-то пение, вовсе не является доказательством того, что пение плохое. Можно сослаться на судьбы многих известных артистов или привести пример Коперника, который вопреки всем утверждал, что Земля вращается вокруг Солнца. Если бы Коперник жил сегодня, возможно, обеспокоенная Анна Шиллинг привела бы его к какому-нибудь варвару-психиатру и тот применил бы лекарства, после которых Коперник признал бы, что как раз Солнце вращается вокруг Земли. «В каждом гении есть что-то от безумца», – писал Сенека. Если кто-то думает иначе, чем все, он может быть действительно безумцем, но может быть и гением, который двигает мир вперед. Кто имеет право взять на себя риск принять решение? Но раз уж мы рассматриваем маниакально-депрессивный психоз, заглянем в другие наши палаты. Здесь, слева, живет Изабелла Ленцкая, а там, направо, Вокульский.
– Что вы со мной хотите сделать, господин Иорг? – забеспокоился я.
– Я вас лечу, господин Эвен, – сказал Иорг. – Как многие из современных терапевтов, я лечу вас с помощью литературы, викторин, монодрам и других интеллектуальных игр. Итак, к делу. Вот Изабелла Ленцкая – личность замечательная, хотя немного холодная. На ее сексуальное отклонение уже обратил внимание один литературный критик. Вы помните, как выглядит сексуальная жизнь Изабеллы Ленцкой?
«Однажды в одной галерее скульптур она увидела статую Аполлона, который на нее произвел такое сильное впечатление, что она купила прекрасную копию и поставила ее в своем кабинете. Она часами разглядывала его, думала о нем и… кто знает, сколько поцелуев согрело руки и ноги мраморного бога?… И произошло чудо: ласкаемый влюбленной женщиной камень ожил. А когда однажды ночью она, заплаканная, уснула, бессмертный сошел со своего пьедестала и пришел к ней в лавровом венке на голове, сверкающем мистическим сиянием.
Он сел на край ее кровати, долго смотрел на нее глазами, из которых светилась вечность, а потом заключил ее в могучие объятия и поцелуями белых уст утирал слезы и охлаждал ее горячку.
С тех пор Аполлон навещал ее все чаще и чаще – и теряющей сознание в его объятиях девушке нашептывал он, Бог света, о тайнах неба и земли, о которых никогда еще не говорили на языке смертных. А из-за любви к ней он сотворил еще большее чудо, ибо в своем божественном обличье поочередно являл ей приукрашенные черты тех людей, которые когда-то производили на нее впечатление. Раз он был похож на помолодевшего генерала – героя, который выиграл битву и с высоты своего седла смотрел на смерть нескольких тысяч храбрецов. Второй раз он лицом напоминал самого знаменитого тенора, которому женщины бросали цветы под ноги, а мужчины выпрягали лошадей из экипажа. Еще однажды он был веселым и прекрасным принцем крови одного из самых древних царствующих домов, как-то раз – храбрым пожарным, который за спасение из огня на шестом этаже трех человек получил орден Почетного легиона; а в следующий раз был великим художником, который поражал мир богатством своей фантазии, затем – венецианским гондольером, а также цирковым атлетом удивительной красоты и силы…».
– Что я могу добавить к этому, дружище, – продолжал дальше Иорг. – Единственно, что это отклонение называется пигмалионизмом[56].
Оно основано на платонической любви или сексуальном влечении, направленных к мертвым предметам – картине, фотографии, гравюре, скульптуре. Это извращение ведет к культу платонической любви либо занятиям онанизмом. Следует добавить, что пигмалионизм у некоторых лиц может затруднить или просто сделать невозможным установление нормальных сексуальных контактов. Во многих случаях надежд на улучшение мало. Возможно, если бы даже Ленцкая вышла замуж за Вокульского, супружество это оказалось бы неудачным, трагическим. Впрочем, как мы знаем, Ленцкая так никогда и не вышла замуж, а со Старским она в темноте только целовалась, потеряв ценную для Вокульского брошку. У Вокульского же отсутствовало либидо, нам ничего неизвестно о том, что он страстно желал Ленцкую. Я верю Прусу, когда он нам дает понять, что Вокульский перед своей женитьбой на старой Минцловой скорее всего не интересовался женщинами. Его сексуальное воздержание было даже предметом постоянных насмешек со стороны пани Малгожаты, когда она приглашала Вокульского к себе на чай. Я помню, как она шутила: «Разве возможно такое, пан Вокульский, чтобы вы никогда не влюблялись? Вам, насколько мне известно, двадцать восемь лет, почти столько, сколько мне. И когда я уже давно считаю себя старой бабой, вы все еще остаетесь невинным младенцем». Значит, Вокульский в глазах своих знакомых был непорочным юношей, безо всякого сексуального опыта. Неизбежно возникает вопрос: в чем же причина того, что здоровый, сильный двадцативосьмилетний мужчина не имел никаких сексуальных контактов? А потом вдруг женитьба на старой бабе, намного старше его. Это была довольно похотливая и жаждущая наслаждений женщина, тем более, что, как мы знаем от нее, старик Минцлов под конец жизни на протяжении многих лет был импотентом в результате, как она утверждала, злоупотребления пивом. Могла ли сексуальная ненасытность и похотливость старой бабы разбудить либидо Вокульского? По сообщению Жецкого, Вокульский стал равнодушно относиться ко многим вещам, превратился в меланхолика. Этот железный в прошлом мужчина стал мягким в бархатных коготках пани Малгожаты. И, наконец, пришла ее смерть, а с ней освобождение: путешествия в далекие страны, зарабатывание денег. А мы все еще ничего не знаем о каких-либо женщинах. Если бы они были, о них обязательно вспомнил бы Прус, такой конкретный и подробный в описании своих героев. Поэтому можно утверждать, нисколько не преувеличивая: единственной женщиной в жизни Вокульского – самого главного героя польского позитивизма – была старая баба, которая умерла, пытаясь спасти уходящую красоту. И только в этом контексте можно понять любовь Вокульского к Изабелле Ленцкой, которую однажды вечером он неожиданно увидел в театре. Об этом пишет Прус:
