Кэти Хикман - Гарем
Она отложила блокнот и откинулась на спинку кресла, удобно закинула руки за голову. Мысли привольно бродили, но это не мешало ей. «Живи легко», — сказал кто-то из великих, только кто? Вот так и приходят в голову самые интересные идеи. Девушка ощущала растущую уверенность в себе, какой-то внутренний инстинкт ободрял ее. Скоро все прояснится, многое станет понятным, как только она сумеет обдумать имеющиеся факты и разложить их по полочкам. Мариус стал бы насмехаться над ее методом — если это вообще можно назвать методом.
«Ну и что?» — сказала она себе с легким пожатием плеч.
Террасу по-прежнему щедро заливало солнце, и Элизабет медлила уходить. Кофе она допила и теперь медленно отламывала маленькие ломтики пахлавы и клала в рот, после чего каждый раз тщательно облизывала кончики пальцев.
Вдруг что-то, чему она сама не могла бы дать названия, заставило ее обернуться и взглянуть в тот дальний угол, где расположилась стамбульская пара. Наверное, она почувствовала, что они смотрят на нее, их внимание сковало ее движения и заставило оглянуться. Но оказалось, те люди уже ушли, а на их месте сидит какой-то мужчина.
Взгляд Элизабет на мгновение утонул в его глазах, и она торопливо отвернулась, смутно надеясь, что он не заметил, как она на него посмотрела.
Чувствуя себя несколько глупо, она выпрямилась и, построже насупившись, уставилась перед собой. Девушка почему-то решила, что незнакомец подойдет к ней и сделает попытку познакомиться, но ничего подобного не произошло.
«С чего бы мне сейчас уходить? — отважно спросила она себя. — У меня есть еще немного пахлавы».
И девушка принялась медленно доедать лакомство. Отламывала по кусочку, подносила ко рту и проглатывала. На пальцах оставались вкусные медовые крошки.
«Наверное, это едят с помощью ложки, но руками оно как-то вкуснее», — подумала она.
Затем облизнула пальцы, тоже чрезвычайно медленно, один за другим. Она чувствовала, что незнакомец продолжает следить за нею.
«Что ты затеяла?» — гневно спросила она сама себя, но своего занятия не прекратила.
И не потому, что полностью игнорировала внимательный взгляд незнакомца, просто в его глазах было что-то такое, что лишало ее действия всякого неприличия. Он спокойно сидел и смотрел на нее. Смотрел с видом… Что было в его взгляде? Элизабет попыталась подыскать подходящее слово. Одобрение? Да, что-то вроде этого. Настоящий бальзам для ее измученной души. Солнечный свет после долгих дней холода и дождя.
«Но это же смешно, в конце концов, — снова шепнул ей внутренний голос, — ты его совершенно не знаешь».
А другая часть ее существа говорила, что это совершенно не важно. Она его никогда больше не увидит.
В какой-то момент Элизабет почувствовала — в этой уверенности присутствовала сюрреалистическая нотка: незнакомец догадался о том, что она знает, что он наблюдает за ней. Неожиданно для самой себя девушка встала, схватила сумку и, не оглядываясь, стала спускаться с холма.
Глава 19
Стамбул, в ночь на 3 сентября 1599 года
Сейчас, когда Селию уже во второй раз готовили к ночи с султаном, карие Лейлы не было; не было и лепешки гашиша для того, чтобы чуть притупить ее встревоженный разум, усыпить память, а может, и помочь телу без страданий принять предстоящее, остаться прекрасной бездумной усладой, подобием десертов Керью.
Утешило ли ее то, что в этот раз она оказалась не одна?
Как и прежде, девушка со всеми положенными церемониями была отведена в покои султана. Но теперь рядом с ней шла другая, еще одну из насельниц гарема пригласили в эту ночь к властелину. Еще одна стала гёзде. Обеих девушек, с надушенными бедрами, гладкими лонами и благоухающими грудями, проводили через покои валиде к дверям, где их уже поджидала группа евнухов.
Вновь Селия прошла Золотым Коридором к спальне самого повелителя, но теперь ее ожидал небольшой сюрприз. В этот раз девушек не оставили в самой спальне, а провели дальше, в маленький покой, выходивший, как предположила Селия, в личный дворик султана. Следом за ними двое евнухов внесли довольно большой предмет, который показался девушке чем-то вроде низкого столика, и, установив его на полу в середине комнаты, бережно накрыли ковром.
Во главе процессии шествовал помощник главы черных евнухов Сулейман-ага. В отличие от первого вечера, когда Селия, одурманенная наркотиком, почти ничего не различала перед собой и ничего потом не могла припомнить, нынче она имела возможность наблюдать. Даже по стандартам дворцовой стражи Сулейман-ага — с его козлиной физиономией и отвисшим, как бурдюк, брюхом — отличался безобразием. Девушка с отвращением заметила, что его глаза обежали ее обнаженную грудь, когда он снимал тунику с ее плеч; с гадливостью отстранилась, почувствовав на своем теле его руки, пухлые и влажные, как плохо пропеченное тесто. Щеки Сулейман-аги, безволосые, как у младенца, были странно дряблыми, а его рот все время оставался бессильно приоткрытым, обнажая неестественно розовые десны и язык. Он держался так близко к ней, что она различала идущий от него дурной запах — старого тела и только что съеденного мяса, — и от омерзения рот ее внезапно наполнился желчью.
Обеих девушек усадили на внесенный низкий столик и велели не двигаться. Отдав эти указания, Сулейман-ага со своими подручными удалился, оставив их наедине друг с другом.
Селия не сразу узнала обнаженное создание, сидящее рядом с ней. Вторая девушка была чрезвычайно худощава, рядом с хорошо развитой фигурой Селии она казалась даже костлявой. Взглянув на маленькое, заостренное личико с высокими скулами черкешенки, Селия с удивлением отметила, что эта девушка вовсе не красива. К тому же лицо ее выражало неприятную агрессивность, а кожа была грубой и такой бледной, будто ее лишили всех жизненных соков. Растение, выросшее где-нибудь в темной кладовой или глубокой лощине, выглядело бы так же. Но самыми поразительными в ее внешности были глаза, такие светло-карие и яркие, что казались почти золотыми, обрамленные светлыми, песочного цвета ресницами.
Когда девушка почувствовала на себе взгляд Селии, эти глаза сузились и лицо приобрело еще более агрессивное выражение.
— На что это ты так смотришь?
Тон черкешенки был таким грубым, что Селия отшатнулась, как от удара.
И вспомнила.
— Я ведь знаю, где видела тебя раньше, — заговорила она. — Это было сегодня вечером, у хасеки. Ты одна из служанок Гюляе-хасеки? Ты и другие женщины подавали нам фрукты, когда мы с ней разговаривали в павильоне.
Как могла она забыть столь странное лицо? В нем проглядывало что-то настолько дикое, необузданное, что Селия тогда едва не подскочила, увидев это выражение.
