Лариса Кондрашова - Замуж - не напасть
Отпускает Евгению и утыкается лицом в её волосы. Так они лежат, без слов, пока она не отодвигает Толяна от себя и, застегнувшись, встает с дивана.
— Так и будем причитать?
Аристов вскакивает.
— Блин, хозяин жизни! Быть рядом с любимой женщиной — и то не может!
Он опять берет в руки рисунок.
— Может, и мне, как этому парню?
С каким удовольствием влепила бы Евгения плюху по этой растерянной физиономии. Такой, действительно, блин, крутой, а в самом главном деле разобраться не может!
Она выхватывает у него набросок, чтобы разорвать его, и он лишь в последний момент успевает остановить её руку.
— Я пошутил. Подари мне этот рисунок, пожалуйста!
— Подарю, если ты сейчас же уйдешь!
Он покорно кивает, вызывая у неё прилив ярости.
— Я знаю, чего ты боишься, — говорит она в спину неохотно уходящему Толяну.
Он останавливается, и Евгения видит, как напряглась его шея.
— Кто тебе сказал? Что ты знаешь? — спрашивает он, стремительно обернувшись, и подается в её сторону, отчего она невольно отшатывается и прячет голову в плечи. — Говори!
О чем говорить? О том, что она все узнала от его жены? Непонятно, почему он так рассвирепел? Кричит на нее…
— Не скажу!
— Почему? — растерянно смотрит он.
— Потому что ты орешь на меня, будто я в чем-то провинилась!
— Извини, — он целует её пальцы, — но ты сразу ткнула в самое больное место, вот я и взвился.
— Ладно, прощаю тебя… Ты боишься, что Нина опять полезет в петлю.
— Боюсь, — растерянно подтверждает он.
— Выбрось эту глупость из головы!
— Хочешь сказать, что такую попытку она больше не повторит?
— Ничего такого я гарантировать не могу. Врачи говорят, тот, кто попробовал хоть один раз лишить себя жизни, опять войдет в эту дверь.
— Значит, ничего нельзя сделать? — спрашивает он с отчаянием.
— Не знаю. Может, надо посоветоваться с психотерапевтом? Знаю одно: от тебя уже почти ничего не зависит. Нина считает, что испортила тебе жизнь. Будем надеяться, её не толкнет на такой поступок чувство вины…
Бедный Аристов! Неизвестно, кому сейчас из них хуже: ей, что сидит одна в четырех стенах. В воскресенье. Или ему, на всю жизнь приговоренному к женщине, которую однажды взялся защищать. Можно было бы долго убиваться по этому поводу, но, как всегда, звонит телефон — главный отвлекатель Лопухиной от дурных мыслей.
А звонит Роберт. Муж Серебристой Рыбки.
— Завтра похороны. В десять часов. Приходите.
— Ты ко мне — на "вы".
— Я имею в виду тебя и Виталия.
— У него другой телефон, и мы не общаемся.
— Ты, Женя, отчаянная женщина. Разве можно бросаться такими мужиками?
— Какими — такими?
— Надежными. Крепкими. Поверь мне, сейчас таких мало.
Она вслушивается в его голос: никаких трагических нот. Как будто, не любимая жена умерла, а… а… вагон с лесом в пути задержался! Евгения диктует ему телефон Виталия и ужасается про себя: неужели со смертью человека в жизни его близких не ощущается пустоты? Или они тут же эту пустоту стремятся заполнить? И уж совсем добивает её предложение Роберта:
— Может, давай как-нибудь встретимся, поужинаем, повспоминаем?
Что вспоминать? Проведенные вместе три дня? Или Юлию, которая уже тогда говорила о безысходности своей жизни?
— Ладно, встретимся как-нибудь, — внешне бесстрастно соглашается она.
— Так завтра приходи, не забудь! — напоминает ещё раз Роберт и вешает трубку.
Будто приглашает на банкет! С ума можно сойти! Она берет в руки гитару. Недавно в сборнике молодых поэтов она отыскала одно стихотворение, которое поразило её своей выразительностью и откровенностью. Сейчас она подберет к нему музыку и… Опять звонит телефон — её главный отвлекатель от серьезных дел!
— Женя, как ты смотришь на то, что мы с Эдиком зайдем к тебе в гости?
— Заходите, — говорит она, вздыхая про себя — подруги, даже любимые, не всегда могут приходить кстати.
Они приходят оживленные, загорелые. Эдик вручает Евгении большую морскую раковину.
— Презент!
— Мы только приехали, — рассказывает Надя. — Оказывается в гостинице сидеть просто невыносимо. Внизу ресторан и через открытые окна бьет по ушам громкая музыка: то про завязанные узелки, то про женщину, которую и ему бы…
— Кому? — не понимает Евгения.
— Ну, тому мужику, который все время повторяет: ах, какая женщина, мне б такую!
— А-а-а…
— Дело в том, что рядом с домом, в котором мы останавливались, был бар, и там сутками громыхала музыка, и тоже о том же! В конце концов стало казаться, что наша кровать стоит прямо на эстраде. От музыки, причем оглушающей, не было спасения нигде. Ее слышно было на пляже, в горах, где мы было попробовали укрыться, в кафе, на теннисном корте… Словом, захотелось чего-нибудь потише…
— У нас прямо-таки мечта появилась, — продолжает её муж, — посидеть где-нибудь в прохладной комнате, попивая хорошее вино, — он ставит на стол красивую бутылку, — при свечах…
Надя роется в сумочке и достает упаковку свечей в прозрачной обертке.
— магазин уже закрывался. Еле упросили продавщицу, чтоб нам их продала. Думали, вдруг у тебя нет?
— При свечах, — Эдик укоризненно смотрит на жену, которая перебила его монолог, — и чтобы музыка звучала негромкая: брень-брень…
— А я сразу сказала, — не выдерживает Надя, — этот оазис — у Женьки в квартире. Играет она на гитаре, говорю, заслушаешься!
Как бы ты не бился за свою свободу, от соседствующего с тобой на планете человечества не отгородишься! Все равно, у тебя остаются обязанности. Например, быть гостеприимной. И не показывать друзьям, что именно сейчас ты бы хотела совсем другого — просто побыть одной!
Глава восемнадцатая
Дверной звонок буквально вытаскивает Евгению из душа. Она только что пришла с работы. Правда, подвезли её до дома Эдик с Надей, но и короткий путь в машине дал ей почувствовать силу солнца, которое и в сентябре, кажется, не потеряло своей мощи и жарило по-летнему, за тридцать.
— Женя, — нерешительно говорит, входя в открывшуюся дверь, соседка Кристина. — Там не тебя зовут?
— Где — там? — изумляется Евгения.
— Посреди двора стоит какой-то вдрабадан пьяный мужик и орет: "Женя! Лопухина!" По-моему, я видела, как он выходил из твоей квартиры.
Евгения краснеет.
— Извини, Кристя, я сейчас!
И бежит в комнату Никиты, которая выходит окнами во двор. Соседка, осторожно прикрыв за собой дверь, уходит.
О, Господи! Во дворе стоит пьяный Аристов. И кричит.
