Побочный эффект - Ольга Вечная
И тем не менее.
- Ладно, - произносит Денис медленно. Лицо недовольное, несвойственное ему, будто сломанное. - Я что-то нибудь придумаю. В «Огни», да?
- Верно, - протягиваю ему карту. - Пин помнишь?
- Да.
- Улыбайся. И постарайся ее не отыметь, бога ради, по крайней мере до подписи.
- Смешно, - иронизирует он, правда, смягчившись. Счел за комплимент. Потом бросает: - Рыба гниет с головы, Тимур, не обессудь.
- Это другое.
- Ну разумеется. Все, уехал улыбаться! - приседает в реверансе и отворачивается.
Спешит к лестнице, проигнорировав лифт - значит, включился в работу. Аминь.
Я же поворачиваюсь к двери, за которой Зара делает флюорографию. Подходят пациенты, и я трачу несколько минут на разговоры и слова поддержки. В рабочие часы слоняться по фойе якобы без дела для специалиста чревато - ожидающие не против получить помощь и совет прямо сейчас, хотя без осмотра я не имею права давать рекомендации, и не буду это делать.
Отвечаю вежливо, вникаю по возможности, хотя сам беспокоюсь.
Непонятная сыпь у Алима. Они месяц жили в Китае, и я подозревая, что могли схватить какой-то скрытый вирус или неизвестного паразита. По крайней мере я ни разу в жизни не видел подобных симптомов, и даже не понимаю, в какую сторону копать. Да и предыдущие спецы исключили простые варианты. Значит, какая-то задница.
Назар продолжает хныкать на руках у няни в детском уголке.
Мама звонит уже в третий раз за утро, и я вновь уговариваю ее не выезжать немедленно, и дать моим медикам время собрать анамнез.
Семья на взводе. Зара может создать панику и по куда менее значительным поводам. Помню, будучи беременно Назаром, она неделю рыдала, опасаясь, что мальчик родится в ее день рождения, и весь свой праздник была несчастна. Назар родился через восемнадцать дней, к слову.
Но когда болеют дети - это страшно. Еще учась в универе я в течение полугода подрабатывал санитаром в детской реанимации, и впечатлений получил на всю жизнь.
Спрашиваю у Риты, что там Дубов, она отвечает, что он отказывается вылетать из Дубая, и я прошу предложить ему в два раза больше денег.
В этот момент мобильник вновь вибрирует. Я уже готовлюсь поговорить с мамой строго, но это сообщение от Алёнки:
«Отменяй Дубова. Я вылечила вашего мальчика».
Да ла-адно. Улыбка самопроизвольно растягивает губы. Качаю головой, ощущая невероятное облегчение. Ее забота в отношении меня, а теперь и моей семьи, трогает, и я вновь убеждаюсь в правильности своего выбора.
Даю указания Рите, куда дальше вести Зару, и спешу к лестнице. Через полминуты влетаю в свой кабинет и вижу следующую картину: мой стол завАлён цветной бумагой и все вокруг сверкает. В прямом смысле.
Не менее сверкающая Алёна смущенно морщит лоб и улыбается:
- Простите, мы неудачно вскрыли пакет с блестками. - Виноватой себя, очевидно, не чувствует, и это смешно.
Алим так и вовсе ухахатывается, валяясь по полу. Я уже вижу, что кожные покровы на обеих руках у него чистые. Алёна, блин.
Упираюсь ладонями в стол и смотрю ей в глаза.
- Как?
Она встряхивает перекись.
- Спиртом я тереть побоялась, вдруг это и правда раны, защипало бы. И нам надо поговорить.
- Позову Зару.
- Погоди. Мне ужасна сама идея произнести такое вслух, но кажется, - она понижает голос: - Роман Михайлович прав. Тут психологический момент.
Мы вместе смотрим на Алима, играющего бумажными сверкающими зайцами. Он хвастается поделками, и когда мы с Алёнкой заканчиваем восхищаться, переключается на телефон.
- Он их сам себе рисует, получается? Что за бред? Чем?
- Чем - я не знаю. Какой-то стойкий фломастер, который набухает, если намочить. Может три-д фломастер или еще что, я не разбираюсь в детских играх. Зара, видимо, боялась тереть мочалкой, думала, сделает больно. Выглядело и правда не очень. И эти чернила въелись и раздражали кожу.
- Но он все равно дорисовывал через боль?
- Послушай. Просто послушай меня, - она обруливает стол, подходит ближе, и касается моих плеч.
Серьезная, внимательная и такая обалденно красивая, что в груди ноет. Как всегда в таких случаях у меня автоматически задерживается дыхание и горит кожа в местах касаний. Я не понимаю, как ее тонкие пальцы и запястья могут быть такими сильными и уверенными, но Алёна блестяще оперирует, не уставая никогда. А то, что я не понимаю меня восхищает.
- Пожалуйста, не передавай мои слова сестре, - Алёнка сводит брови, и я киваю, как идиот, уже соглашаясь, еще не зная на что. - Я не хочу с ней поссориться, и не хочу, чтобы она послала меня в задницу, как Романа. Мне-то все равно, но она твоя сестра.
- Так.
- Помнишь ты упоминал, что в детстве не слишком любил фехтование и скрипку?
- Ненавидел.
- Думаю, правда где-то рядом.
Перевожу глаза на Алима, который развалилась на диване и закинул ноги на подушки.
- Думаешь, он не хочет ходить на какие-то занятия?
- Я понимаю, что Эккертам виднее, как воспитывать своих детей, и куда мне, челяди, лезть.
- Оторванные от реальности.
- Именно. Безусловно вы все исключительные. Но я могу поставить месячную зарплату, что он не хочет ходить на какой-то кружок, куда таскает его Зара. Она, разумеется, может отругать его за эту сыпь, но он может на долгом хроническом стрессе заболеть на самом деле. Я бы месяца на три вообще все отменила. Господи, ему пять, Тимур! Отвалите от малыша!
- Где ты была, когда мне было пять.
Она улыбается я проводит рукой по моей щеке, потом по волосам. Приятно.
И я не уворачиваюсь, как обычно автоматически делаю, когда меня кто-то касается без разрешения.
- Блестки, прости. Когда тебе было пять, мне тоже было пять. И я лепила куличики из грязи в песочнице, куда ходили в туалет кошечки и собачки.
- Фу.
Она проводит рукой по моей щеке. А потом еще.
- Опять блестки?
- Нет, это мне захотелось сильно тебя коснуться.
Че-е-ерт. Иногда мне кажется, что я бы ее съел целиком.
Я делаю шаг в ее сторону. И вполне могу объяснить то, что со происходит - Алёна каким-то образом, полагаю, непреднамеренно, способствует выработке у меня безумной дозы дофамина, который для мужчин служит основным гормоном удовольствия. Тестостерон отвечает
