Ненужная мама. Сердце на двоих - Вероника Лесневская
Дети застывают на доли секунды, чтобы набрать полные легкие воздуха, и...
- Ма-а! – орут мне в уши малыши с обеих сторон. Праведный гнев, умноженный на два и возведенный в бесконечность.
Обреченно зажмуриваюсь.
Я сдаюсь!
Кажется, десяток самых точных операций на сердце провести легче, чем справиться с тремя детьми. Не ожидал, что все будет настолько катастрофично.
Глава 33
Виктория
Какофония детских криков разносится по саду. Я замираю в ступоре, не зная, как поступить. То ли помочь Гордею и спасти его от непривычно капризных двойняшек, то ли успокоить плачущую Алиску на моих руках, то ли… просто сбежать. Впервые чувствую себя беспомощной, словно не было ни педиатрии, ни беременности, ни почти двух лет материнства. Смотрю на самых любимых деток на свете – и погружаюсь в шок от их поведения.
Приглашая Гордея с Алиской, я была уверена, что тихая, милая и добрая крошка подружится с двойняшками. Думала, они быстрее найдут общий язык, ведомые зовом крови.
Родные люди, а борются за родительское внимание, как непримиримые враги.
Чем дольше слышу плач малышей, тем острее боль в груди. Растерянно смотрю на Гордея, который, несмотря ни на что, не отпускает Руса и Виолу. Наоборот, крепче обнимает их, по-отечески целует в мокрые, красные щечки.
Картина настолько уютная и семейная, что я тоже не могу сдержать слез. Мои самые смелые мечты оживают, играют яркими красками и согревают израненную душу. Уткнувшись носом в макушку Алисы, рвано вздыхаю, подавляя всхлипы. Ловлю на себе тревожный взгляд Гордея.
- Вика, все хорошо, - пробивается сквозь детские возмущения его уверенный, бархатный голос. – Это же дети, и они пока не могут сориентироваться, что происходит. Делят родителей, не понимая, что мы их любим всех одинаково, - тепло улыбается.
Уголки моих губ невольно тянутся вверх. Запоминаю Гордея таким – настоящим отцом, внимательным мужчиной, раскаявшимся человеком. Исцеляющий жар растекается по венам, сердце успокаивается, будто скиталось все эти годы, рвалось на части, не зная, к какому берегу прибиться, а теперь обрело наконец-то родной дом.
«Я не хотел рисковать ей! Я просто не мог опять потерять женщину, которую полюбил», - шелестят в ушах его слова вместе с шумом ветра.
Неужели не послышалось? Он выглядит и ведет себя так, словно мы и правда ему дороги.
Может, стоит дать нам шанс? Ради детей…
- Все хорошо, - соглашаюсь, повторяя его же фразу, как мантру.
- Так, родные, - произносит Гордей по-доброму, но достаточно громко, чтобы дети отреагировали. – Будем дальше плакать или пойдем разбирать подарки? Любите игрушки?
- Пода-ки, - встрепенувшись, Алиска вытягивается на моих руках. – Дай мой, - протягивает ладошку.
- Ца-ца? – переводит на свой язык Виола. – Дя! – часто кивает и улыбается, забыв о слезах, застывших на румяных щечках.
И только Рус остается непреклонен. Надув губки и вжав подбородок в шею, исподлобья посматривает на Гордея. Кружит по нему взглядом, косится на руки в поисках обещанных подарков. Его внутренняя борьба отражается на напряженном личике. С одной стороны, сынок хочет показать, что не продается, а с другой… ему дико любопытно, что же принес папа «Бяка».
- Я очень хочу подарки! – с придыханием восклицаю, подыгрывая Одинцову. – Кто быстрее в дом
Спускаю Алиску на траву, и Гордей следует моему примеру, осторожно приседая с двойняшками и освобождая их из объятий. Детская жажда соперничества переключается в другое русло, и теперь они наперегонки мчатся к двери, которую не закрыл за собой отец. Неуклюже перебирают ножками, визжат в пылу азарта и начинают хихикать. Главное, чтобы эти три торпеды деда с ног не сбили – он у нас тоже после болезни.
- Да уж, сложно, - чуть слышно выдыхает Гордей, поднимаясь с корточек и оттряхивая брюки.
Становится рядом со мной, как бы невзначай уложив руку на талию, приобнимает уверенно и по-хозяйски, будто мы женаты сотню лет. Не сопротивляюсь, малодушно впитывая давно забытое тепло любимого мужчины. Запечатлеваю момент в душе и памяти. Мы вместе смотрим детям вслед, давая себе секунду передышки. Сейчас мы просто уставшие родители, но… безгранично счастливые. Боковым зрением замечаю его улыбку и самая изгибаю губы.
- У тебя еще есть возможность передумать и уехать, - предлагаю шепотом. - Ворота рядом.
- Никогда, - чеканит он на полном серьезе и резко разворачивается ко мне лицом, чтобы посмотреть мне в глаза. Произносит четко и пылко: - Я хочу получить шанс остаться.
- Гордей, я не…
Что «не»?
Не прощу? Не знаю? Не могу довериться?
Или не хочу больше сопротивляться?
Тону в расплавленной платине его глаз, чувствую острый недостаток кислорода, но не в силах даже сделать вдох. Легкие сковывает спазмом, кровь замедляет свой бег, весь организм впадает в анабиоз.
Мыслями улетаю в палату реанимации, где мне запускали сердце…
«Я не хотел рисковать ей»…
Гордей берет меня за плечи, скользит ладонями вверх, к шее, большими пальцами проводит по моему подбородку, слегка приподнимая его. Наклонившись, касается моих губ своими. Нежно, почти невесомо, осторожно, будто нарушает закон. Обжигает горячим, рваным дыханием. Целует, как вор, похитивший мое сердце. Понимает, что не имеет на это права, но не может остановиться.
Мои руки, что висели плетьми вдоль тела, вдруг непослушно взметаются вверх. Пальцы судорожно сжимают неидеальный хлопок рубашки, выглаженной кое-как, наспех. Спустя годы Одинцову все еще не хватает женской руки. Это видно и чувствуется.
Одинокий. Брошенный. Ничей.
- Прости меня, Вик. Пожалуйста, - оторвавшись от губ, покрывает жалящими поцелуями мое лицо. – Прости, если сможешь когда-нибудь…
Соприкасаемся лбами, почти не дышим. Сначала смотрим друг другу в глаза, а потом я не выдерживаю и опускаю ресницы.
Гордей порывисто обнимает меня, словно соскучился по обычному человеческому теплу. Я тоже. Так сильно, что прижимаюсь к нему всем телом, уткнувшись носом в пульсирующую жилку на его мощной шее. Отпускаю заточенные в груди чувства наружу.
Кажется, нам никогда не было так уютно и хорошо вместе, как в эту секунду. Постоянно что-то стояло между
