Сладкая месть под Рождество - Элизабет Морган
– А что, если он возненавидит меня? – говорю я чуть слышно, озвучивая свои страхи. – Да, мне уже плевать на Ричарда. Я пережила наш разрыв. Мы и так сделали достаточно пакостей, было весело, и мне понравилось, но я… мне кажется, это уже слишком.
– Если он возненавидит тебя, то тут ничего не поделаешь. Но, если честно, он, кажется, из таких мужчин, которые способны понять.
– Никто не понимает, когда его используют, Катрина. Поверь мне. – Она смотрит на меня своим добрым материнским взглядом. – Ричард использовал меня годами, и стоило мне узнать об этом, как я тут же составила план мести. Мы забили блестками его машину, изменили привычные заказы еды, сказали портному ушить его вещи, и теперь все в Нью-Йорке знают его номер телефона. Я уже молчу о том, что сплю с боссом Ричарда. Мне были неинтересны его мотивы, Кэт. Вообще.
– Но он использовал тебя четыре года. Ты планировала всю свою жизнь, исходя из его лживых слов. – Я морщу нос, понимая, что в ее словах есть резон. – Дэмиену не пришлось пройти через подобное. К тому же с самого начала он сказал тебе, что все это только ради развлечения, да?
Я киваю.
– Но это… больше не так. По крайней мере, я так не думаю. Это уже не похоже… на развлечение.
– Вам больше не весело? – спрашивает она, приподнимая бровь.
– О, нам весело, – говорю я и коварно улыбаюсь, вспоминая, как мы отмечали его победу в суде прошлой ночью, и Кэт смеется. – Я имею в виду, что это не просто развлечение. Понимаешь?
Я слышу, что телефон вибрирует возле кассы и киваю в его сторону подбородком.
– Можешь посмотреть, что там? Надеюсь, планы не изменились, – говорю я и убираю несколько коробок, чтобы подвинуть витрину.
Кэт знает мой пароль (лучшие друзья всегда знают пароли), поэтому берет мой телефон и вдруг… затихает. Я смотрю на нее поверх коробок, которые безуспешно пытаюсь красиво сложить.
– Кэт?
Она молчит.
Так, Кэм? Она моя королева драмы. Моя мужененавистница. Она та, от которой я могу ожидать чересчур бурной реакции буквально на пустом месте.
А Кэт? Она сама милота, в ней нет ни грамма злости. Она безнадежный романтик, готовый умиляться чему угодно.
Так что когда я вижу ее с моим телефоном в руках и широко раскрытыми остекленевшими глазами, то начинаю паниковать.
– Кэт?
Я откладываю коробки в сторону и подхожу к тому месту, где она стоит, пялясь в мой телефон.
Черт. Явно случилось что-то ужасное.
– Он называет тебя mi media naranja? – спрашивает она тихим и… обеспокоенным голосом, и я растерянно смотрю на нее.
– Что?
– Mi media naranja. Он так тебя называет?
– Да. О чем ты? – я выхватываю телефон у нее из рук, теряя нить разговора, и смотрю на сообщение от Дэмиена.
ДЭМИЕН
Я буду у тебя в четыре часа. Идет, mi media naranja?
– А, ну да. Я ему прочитала целую лекцию про то, что я не осенний тип и оранжевый мне не идет, но он все равно продолжает меня так называть. Мне кажется, он просто смеется надо мной, потому что… ну, знаешь, из-за розового цвета.
Взмахом руки я показываю на свою одежду – розовый верх, подходящие черные штаны и розовые туфли на каблуках. Затем перевожу взгляд обратно на свою лучшую подругу и почти что вижу в ее глазах сердечки.
Черт.
– Он же латиноамериканец. Его семья с Кубы, да?
– Да.
– Media naranja. – Я растерянно моргаю. – Это значит «половинка апельсина».
Я снова моргаю, глядя на нее, потом смотрю на экран своего телефона, предполагая, что Кэт официально выжила из ума.
– Ага, понятно.
Я пишу Дэмиену, что время мне подходит, а сама кошусь на Кэт.
– Это фразеологизм, – продолжает она.
Я останавливаюсь и смотрю на нее, и во мне поднимается странное чувство, будто…
– Почему у меня такое ощущение, что ты собираешься сказать мне нечто крышесносное? – я озвучиваю вслух возникшую в голове мысль.
– Есть разные мнения насчет происхождения. Кто-то считает, что это перевод с древнегреческого, другие говорят, что все из-за того, что не бывает двух одинаковых апельсинов. – Я продолжаю смотреть в ожидании, когда она перейдет к делу. – Но, в общем, по-испански это значит «моя вторая половинка». Или спутник жизни. Но чаще всего люди подразумевают «родственная душа», когда говорят это.
Земля перестает вращаться.
Негромкая рождественская музыка, доносящаяся из динамиков, становится еще тише.
Шум и суета покупателей, забежавших в магазин перед самым закрытием, затихает.
– Что, прости?
– Он называет тебя своей второй половинкой. И это вовсе не потому, что ему кажется забавным твоя любовь к розовому цвету и нелюбовь к оранжевому, Эбби.
Я снова моргаю.
– Он называет тебя своей родственной душой, когда говорит это.
– Что? – на губах появляется испуганная ухмылка. – Нет. Боже, нет. Ты что-то напутала.
Она медленно, даже грустно, качает головой.
– Это давно известная фраза. Что тут можно напутать, Эбс?
– Он сказал это после нашей первой ночи, Кэт, – говорю я и чувствую панику каждой клеточкой своего тела.
Не потому что мне не нравится Дэмиен.
Он мне правда безумно нравится.
Мне нравится этот мужчина гораздо больше, чем должен нравиться той, которая должна была провести с ним только шесть недель.
Мне нравится он настолько, что я могу представить свое будущее с ним. Будущее, которое мне нельзя представлять. Будущее, которое стало невозможным из-за того, как наши отношения начались.
Я в ужасе потому, что если это правда и все это время наши отношения были чем-то большим, то у меня нет никаких оправданий. Нет никакой надежды выйти из этой ситуации без потерь, потому что я по-настоящему дерьмово поступила с другим человеком.
Пока у нас все было несерьезно, мне было легко убедить себя в том, что нет ничего страшного.
Когда люди начинают использовать такие слова, как «родственные души», чьи-то чувства точно будут ранены.
А я не желаю быть тем, кто ранит.
И, хотя мне хочется сесть и с пристрастием расспросить Кэт о каждом возможном переводе этих дурацких слов, я не делаю этого. Затишье в магазине заканчивается, и до конца смены я бегаю от витрины к витрине, помогаю покупателям и стараюсь не столкнуться с Кэт.
Но когда я ухожу домой, чтобы собраться на вечеринку, то думаю лишь о том, что мне нужно все рассказать Дэ-миену.
26
23 декабря
Эбби
– Мне нужно рассказать ему, Кэм, – говорю я тихо, когда она снимает
