Светлана Полякова - Лестница на небеса
— С примесью грузинского, — фыркнула Анна.
— А Гоги тут при чем? Если б не Гоги, тут такая братва бы развлекалась! Хоть и русские пацаны, а тошнее не бывает. Ты, Мышь, просто забыла, какое тут царило бурное веселье еще два года назад. Водку в память убиенного братана-бандюгана давно пить на остановках не принуждали?
— Я промолчу…
— А я — я обойдусь… Как видишь, помню Вийона. Они подъехали к ее дому.
— Чай ты меня пить не позовешь… Она посмотрела на него и рассмеялась.
— Да позову, — сказала она. — Куда я денусь? У меня второй день не квартира, а «площадь Дам»…
Он грустно улыбнулся.
— Тогда тем более… На «площадь» я являлся без приглашения. Теперь некуда. Только к тебе…
Он вылез из машины, запер ее.
— А жрать-то у тебя есть?
— Макароны, — кивнула Анна, давясь смехом.
— Так… Макароны. Сама их ешь. У меня и так лишние килограммы… Сейчас я приду. Ставь чайник…
— Да как же тебя одного отпускать? — поинтересовалась Анна. — Тебя же застрелят…
— Да брось, — рассмеялся он, похлопав себя по нагрудному карману. — Как захотят, так и расхотят. Я сам их раньше…
И хотя они шутили, Анне на минуту стало больно и страшно. Она вспомнила его таким, каким увидела первый раз. Тонким, хрупким мальчиком со светлыми мечтательными глазами. Вечно читающим… «Что они с нами сделали, — подумала она, глядя ему вслед. — Что они с нами сделали, Господи? С теми, кем мы были? Почему они это сделали, Господи?» По-че-му?!
* * *— Так что пятая оказалась такая же, — рассказывал Майк спустя час. — У меня даже возникло подозрение, что баб все-таки выпускают конвейером… Мозги вкладывают строго по реестру… Чтоб одинаково мыслили…
— Я, значит, тоже с конвейера? — рассмеялась Анна.
— Нет, ты-то при чем? Я ж о бабах…
— Ну.
— Ты не баба, — сурово ответил он. — Ты — сон. О чем-то большем… В общем, Мышь, я после пятого опуса решил, что хватит в моей жизни прочных семейных отношений. Я же не ученый, чтобы без конца экспериментировать… И не кролик подопытный, чтобы меня по одной дуге туда-сюда водили… Знаешь, о чем они, горемыки, мечтают? Наборчик так себе… Дом — полная чаша. Потом тихий муж, твердо знающий, что на свет Божий родился с одной целью — обеспечить ей этот самый дом и сделать так, чтобы все подруги тащились, завидовали и трепетали… А если они заметят на горизонте что-то, что им покажется лучше, чем у тебя, — ох, мамочки… Сразу начинают — показ частей тела, пронзительные взгляды… И ведь на хрена им все это надо-то? Да просто так себе доказывают… Мол, я-то лучше, неужели не видишь? Мышь, кончай смеяться над чужой бедой!
— Над чьей? Над твоей? Милый, ты просто смотришь не в ту сторону…
— Да я во все стороны смотрю… То есть смотрел. Теперь все, хватит, насмотрелся… Последний раз я налюбовался со всех сторон и понял — нет, девочки, катитесь-ка вы все… Чего-то меня уже тошнить начинает.
— Это ты много выпил…
Да я не про физическую тошноту! У меня, как у Сартра, экзистенциальная тошнота… Последний экземпляр был — сон в летнюю ночь! Нормальная девочка, скромненькая такая… Сама притащила эту свою подругу, черт ее знает, что их связывало. Такая фемина, из нее секс, как из бочки переполненной, выливается… И вроде при парне, а на тебе — я ей приглянулся. И пошли намеки, прямо при Лизке. Мол, заходи, когда она уедет… А эта дура стоит и улыбается. Представляешь? Ее унижают, а она улыбается…
— Видишь, попалась же тебе нормальная девушка, — сказала Анна.
— Ну конечно… Ты меня не дослушала! Когда я эту сексуально озабоченную корову послал, Лиза первая на меня и обиделась! Сказала, что я черствый, как залежалый хлеб. Много чего мне сказала… Я, мол, только и думаю, что о сексе… Я ей про подругу, а она мне — про меня…
— Слушай, Майк, значит, ты в данный момент счастлив…
— Ага, — кивнул он. — Я счастлив. До пузырей… Она ведь ушла. Из-за той бабы… Понимаешь, ей уехать надо было к матери. Только она за порог, как тут же объявилась Даша. «У меня проблемы, — говорит. — Только ты можешь мне помочь…» Я ее выгнать-то не могу, да? Может, у нее и в самом деле беда… «Проходи», — говорю. Она бледная стоит и глазами хлоп-хлоп… А у тебя водки нет?
— Нет…
— Это не я, это она меня спрашивает, — поморщился он. — А то я не знаю, что у вас, православных, водку не наливают… Вы ее сами выпиваете. А потом сквернословите…
— Майк! Что тебе такого Бейз сказал, что ты никак не можешь успокоиться?
— Он-то? Сказал, что я сам во всем виноват. Нехрена, говорит, трахаться с… Ладно, слово это не буду повторять, с кем… Я же простой смертный. Только вот если у тебя рядом хорошая девушка, размениваться на пошлых дам-с глупо и неправильно.
— Мысль, кстати, верная, — заметила Анна.
А я был пьяный. В дым… Я вообще не знаю, почему меня так скосило. Может, от голода. А может, мне туда шпанскую мушку подмешали. Только ничего теперь не исправишь. Елизавета меня теперь видеть не желает. А самое смешное знаешь в чем? Нет, ты перестань так на меня смотреть, точно я уже помираю… Они по-прежнему дружат! Меня выперли, эта Дашенька по-прежнему живет со своим мужем, Елизавета ходит к ним в гости, а я… — Он махнул рукой. — Как бы я самый последний урод… И бестолково что-то доказывать. Вот тебе и финиш… Если сама сукой не окажется, так рядом всенепременно присутствует экземпляр…
— Бедный Майк, — вздохнула Анна. — Ты говорить с ней не пытался?
— Сто раз, — развел он руками. — Меня не слышат. Я предатель. Что мне делать, Мышь?
— Хочешь, я с ней поговорю? — предложила Анна. — Не может же быть, чтобы она тебя разлюбила…
— Нет, — покачал он головой. — Она и тебя не послушает… Ладно, Мышь, давай не будем о грустном. В конце концов, лишь бы не было войны… Остальное пережить можно.
— Да уж, — эхом отозвалась Анна. — Можно все пережить… Даже…
И, словно споткнувшись об одно и то же воспоминание, они оба замолчали.
«Ну и козел, — подумал Майк, глядя на эту хрупкую фигурку. — Кто меня за язык тянул? И вообще — кому я решил в жилетку поплакаться? Бедная наша девочка…»
— Мышонок, — позвал он ее. — Ты… Ты об этом не думай. Поверь нам, каждый из нас дорого бы заплатил, чтобы ты счастлива была.
— Да я и так счастлива, — улыбнулась она ему. — Нет, правда, Майк! Просто так повернулась жизнь. Она же по-разному поворачивается, правда? И я в самом деле научилась каждый миг ценить. Потому что, если ты знаешь, что ниточка твоей жизни такая хрупкая, и в любой момент… Но хватит об этом. Просто ты себя ощущаешь совсем по-другому. Ведь то, что хрупко и может исчезнуть, особенно дорого.
Он промолчал. Просто подошел к ней и прижал к себе. Она тихо рассмеялась.
