Маленькая красная кнопка (СИ) - Татьяна Семакова
— Мы даже не знакомы, а ты умудрился подгадить… — бурчу ему в спину, а он резко останавливается и оборачивается с безграничным удивлением, явно читающимся в больших зелёных глазах.
— А я тут при чём? Ты вся в мать.
И смотрит так весело, что мне приходится поднапрячься, чтобы не расплыться в ответной улыбке.
— И во что же вляпалась мама?
— Ну… — он тут же прячет улыбку и разворачивается, продолжив путь, — в меня.
— Ты правда сидел? — спрашиваю хмуро.
— Чай будешь? Кофе не предлагаю, тебе, вроде как, нельзя…
— Где-то в городе висит плакат с моей фотографией и вызывающей надписью «она беременна», а я не в курсе? — спрашиваю едко, а он морщится:
— Надеюсь, это гормоны и характером ты тоже в мать, а не в меня.
— Ты не ответил.
— Да, сидел. Семь месяцев, в изоляторе, пока суд шёл. Выхожу, а моей любимой уже и след простыл.
— Понятно, — говорю с усмешкой, начисто забыв, зачем пришла. — Она уехала и ты зажил спокойно.
— Это было ожидаемо. Ни одна нормальная женщина в здравом уме не будет жить с уголовником.
— Тебя же выпустили, — язвительность из меня так и прёт, а он, напротив, спокоен, как удав. И это раздражает ещё сильнее!
— Честно? Уж лучше бы закрыли. Эти ублюдки сделали вид, что я выложил им всё, что знал. Что сдал всех и вся, включая мать родную. Рассказать, почему я обрадовался, что твоя мама оказалась с головой на плечах? Уверен, тебе своих страшилок хватает, чтобы ещё о моих думать. Три года я бегал, как заяц, пять раз чуть не сдох, сообразил, что долго это не продлится и сделал то, что твоя мама бы никогда не поняла и не приняла.
— И что же?
— Занял место тех, от кого бегал, — хмыкнул в ответ. — Пожить, знаешь ли, охото было. Потом нашёл её. Просто из любопытства нашёл, не тешь себя иллюзиями, что я ночами не спал, размышляя. Не до того было. А она с ребёнком на руках, своя жизнь. Прикинул, что моё появление придётся не в кассу, уехал. И вот тогда началась бессонница, — тихо посмеялся и поставил передо мной чашку ароматного чая. — Ты мелкая, сколько конкретно годков — не ясно, на меня совсем не похожа, но цвет глаз довольно редкий. Поломало немного, хочу знать или не хочу? Хочу. Выяснил. Обрадовался. Притащился. Цветы, игрушки, рожа довольная. А она мне — пошёл на хер, знать тебя не хочу, к ребёнку даже подходить не смей. И вообще у меня другой мужик и прочее в том же духе. Донор спермы, вот ты кто для меня и для неё.
— И ты ушёл, — хмыкнула, сделав глоток.
— Обидно, не считаешь? — скривился в ответ. — Обидно, но факт. Да, ушёл. На пару дней забухал, оклемался, опять к вам. Долго она мне мозги полоскала… всё расписала, по полочкам разложила, двадцать шесть лет, девчонка ещё сопливая, а за плечами как будто целая жизнь. У неё — своя, у меня — своя. Мне тридцать, занимаюсь чёрте чем, перестану — труп или за решёткой, тоже радости никакой. В общем, пришли к соглашению. Она рассказывает мне о тебе, но я держусь в стороне. И вот таким макаром мы и жили в разных городах, каждый своей жизнью.
— Да вы два года за моей спиной… — бурчу, отводя взгляд.
— После второго её инфаркта я не выдержал. Да и у тебя жизнь полна событий. Соболев, Шахин, Купреев… бошки им всем открутить! Когда выяснил, чем эти деятели занимаются, хотел грохнуть каждого! Потом понял, что спасибо ты мне вряд ли скажешь. Один ребёнка твоего нянчит, второй в машине у соседнего дома поселился, у третьего твоя фотка в бумажнике, которую он с задумчивой рожей разглядывает в ресторане. Кретины… Впрочем, сам такой же. Спросил у Любани, что ты обо мне знаешь. Ответ простой — что ты бандюга. И я начал ждать, когда ты придёшь, рано или поздно эти имбецилы втравили бы тебя в какое-нибудь дерьмо, а по части выпутываться из дерьма мне равных нет. Так что ты хочешь? Уехать?
— Сначала скажи, чем ты сейчас занимаешься…
— Сейчас у меня крупное охранное предприятие, — хмыкает в ответ, — но в паспорт я бы тебя вписывать не стал. На всякий случай.
— Мило, — кривлюсь и замолкаю, раздумывая. — То есть, оружие и пара десятков крепких парней у тебя есть?
— Давай детали, с количеством я сам определюсь. И поподробнее.
— Жил-был мальчик Ибрагим… — начинаю заунывно, а Емельянов закатывает глаза. — А что поделать? Вся эта котовасия началась сто лет назад! В общем, отец Ибрагима годами закрывал глаза на то, что вместе с его товаром в плавание отправляется не его. Сам Ибрагим был в курсе происходящего, но участие не принимал, а когда у его матери начались проблемы с сердцем, к мужу она уже не вернулась, оставшись тут, в городе, где родилась. Думаю, сердце у неё прихватило не просто так, что-то случилось, из-за чего его отец предпочёл держать её от себя подальше.
— Понимаю, — хмыкнул отец, — но я бы с большим удовольствием послушал о тебе.
— Послушай с меньшим, мне не принципиально, — пожала плечами и продолжила, попутно раскладывая всё в своей голове: — Когда отец Ибрагима умирает, перед ним ставят условие — хочешь, чтобы было кому ухаживать за матерью — делай, что говорят.
— Ну прямо святой, — кривится Емельянов. — Я всё-таки сделаю поправку на ветер, Диана. Всё то время, что мать Ибрагима жила тут, он мотался из Турции в город на частном самолёте раз по пять в
