Кэтрин Куксон - Слепые жернова
В свои девятнадцать лет Пол был выше Кэтлин всего на полголовы. Он был темноволос, кареглаз и довольно хорош собой. Однако телом остался очень худ – этим он не пошел в отца. Зато Кэтлин никак нельзя было назвать тощей. Она выглядела копией своей матери, только в совсем юном возрасте. Возможно, она уступала юной Саре в миловидности, зато казалась счастливой и совершенно свободной.
Глядя на Пола во все глаза, она спрашивала:
– Разве тебя не бесит, что ты сначала должен отслужить в армии? Почему бы тебе не сказать им, что ты поступишь в их распоряжение, когда отучишься в Оксфорде? Некоторые так и поступают. Рени Паттен говорит, что так сделал ее кузен.
– То же мне авторитет! – Пол издал притворно-сострадательный вздох, сделал важное лицо, поднял свободную руку и начал вещать голосом епископа, произносящего благословение: – Дитя мое, я не намерен возобновлять попытки достучаться до твоего смятенного рассудка. После нескольких неудачных попыток довести до твоего неразвитого сознания, что мое будущее зависит от такой безделицы, как небольшая сумма денег – небольшая в переносном смысле, – я встревожен твоей непонятливостью, воистину встревожен…
Уворачиваясь от удара ракеткой, он спрыгнул на проезжую часть; дальше они опять пошли вместе, громко смеясь на ходу.
– Знаю, что тебе надо раздобыть денег, – не унималась Кэтлин. – Но я говорю о другом: если бы ты так сказал, тебе бы дали денег, чтобы ты набрался разума, прежде чем служить.
Пол опять вздохнул и заговорил, глядя перед собой, словно читая письмо:
– Дорогие вооруженные силы Его Величества! Как вам известно, я полон рвения служить вам умом и сердцем на протяжении двух лет, в обмен за что вы станете кормить меня и заботиться обо мне во время моего последующего пребывания в некоем небесном граде. Но позвольте самоуверенно обратиться к вам с просьбой поступить наоборот и отложить мое поступление в ваше распоряжение до тех пор, пока я не поживу в небесном граде и не приобрету более глубокие познания в английской литературе, дабы спустя три года, когда я с радостью поступлю в войска, уже будучи гибридом неологиста и палеографа, если к тому времени добьюсь этого почетного наименования, оказывать неоценимые услуги моим товарищам по казарме при возникновении у них затруднений со словарным запасом…
Кэтлин опять замахнулась на него ракеткой.
– Все умничаешь? Какой ты чванливый! «Неологист, палеограф»! Надеюсь, когда-нибудь в Британском музее из тебя сделают чучело.
Пол закинул голову и захохотал, сразу сделавшись похожим на Джона.
– Смейся, смейся! Слушай, а ведь забавно, что из-за моего отца ты так пристрастился к словам! – Она задумалась.
– Да, если поразмыслить, то это действительно забавно. «Забавно» – не совсем верное слово в данном контексте, но мы это опустим. – Он насмешливо покосился на нее, но на сей раз издевательство не вызвало с ее стороны словесного отпора или попытки врезать ему ракеткой. Радуясь ее новому настроению, он продолжил: – Да, видимо, я никогда не занялся бы словесностью, если бы не дядя. Хорошо помню, как он впервые сказал мне, что все слова состоят из прямых линий. Я не поверил. Даже когда он показал мне это наглядно, я продолжал спорить. Именно поэтому я много лет спустя торжественно сунул ему под нос книгу о китайских иероглифах и сказал: «Распрямите-ка вот это, дядя Дэвид». Ох, и смеялся же он!
– Уже три года прошло, – тихо сказала Кэтлин, – а я продолжаю по нему горевать. Какой чудесный был у меня отец!
Они шли к церкви. В первый раз после корта оба умолкли. У ступенек Кэтлин остановилась и сказала:
– Мне надо зайти.
– Хорошо.
Он стал подниматься вместе с ней.
У двери Кэтлин задержалась.
– Ты бы не ходил. Тетя Мэй будет недовольна.
– Она не узнает.
– Странно, но она всегда все узнает. Помнишь, как однажды она сказала: «От тебя прямо разит ладаном».
– Она это выдумала. Я всегда захожу с тобой в церковь, почему же нельзя сделать это сейчас? Идем!
Он подтолкнул ее в сумрак собора.
После солнца в церкви показалось прохладно. Кэтлин прошла по боковому проходу к передней скамье перед алтарем Богоматери. Именно на эту скамью всегда садилась ее мать, когда в молодости посещала церковь; потом она ежедневно давала в молитвах обещание, что вернется на свое место. Кэтлин низко преклонила колена, после чего устроилась на скамье, опустила голову и закрыла лицо руками.
Пол не преклонил колен, а просто сел на скамью с краю и огляделся. Он всегда удивлялся, почему его так притягивает церковь. Дело было не в красоте архитектуры и внутреннего убранства – последнее казалось ему безвкусным. Кэтлин рассказывала, что роспись подновляют парни из клуба и что прихожане находят ее чудесной; Пол же считал это делом вкуса. Скульптуры казались ему грубыми, за исключением лика Святой Девы, который всякий раз принимал, с его точки зрения, разное выражение. Нет, ему самому было трудно разобраться, почему его так влечет в эту церковь. Не потому ли, что ее любит Кэтлин? Не исключено. Он покосился на нее. Она по-прежнему не отнимала ладоней от лица. Он почувствовал к ней сильнейшую нежность. Какая она чудесная! Чудесно в ней все: лицо, фигура, неподражаемая простота. Она очень старалась выглядеть умной – при этой мысли Пол улыбнулся; он надеялся, что эти старания ни к чему не приведут, потому что любил в ней именно эту врожденную простоту и прямой взгляд на вещи. Этим она пошла в мать. Тетя Сара была такой же, так же просто глядела на вещи. Но тетя Сара никогда не умничала. Она относилась к тем женщинам, которым этого совершенно не требуется. Он помнил, что так оценивал ее и его отец. Отец любил тетю Сару и по этой причине любил Кэтлин, потому что их было невозможно разделить. Пол знал, что ему скоро придется рассказать о своем чувстве к Кэтлин матери и что разговор будет тяжелым. Мать недолюбливала обеих – и Кэтлин, и Сару. Пол не знал, в чем причина. Впрочем, его мать мало кого любила, поэтому ее отношение к Саре и к ее дочери не вызывало у него удивления. Зато отец с радостью назовет Кэтлин дочерью, он прекрасно к ней относится. Однажды Мэй, желая уязвить Пола, сказала, что его отец лучше относится к Кэтлин, чем к родному сыну, но Пол не обиделся: раз отец любит Кэтлин, прекрасно!… Он встрепенулся и вспомнил о главном, что волновало его в данный момент: почему его тянет в эту церковь? Мистер Роджерс, его учитель в шестом классе, говаривал: «Если человек до двадцати лет не научится обуздывать свои мысли, то уже никогда не обуздает ни их, ни что-либо еще».
Он посмотрел на главный престол алтаря. Главный престол ему нравился. Возможно, из-за него и влекло Пола сюда. Когда-то, давным-давно, Кэтлин объяснила ему, что здесь священник ежедневно возвращает к жизни Христа. В тот раз он чуть животики не надорвал от смеха и еще долго ее дразнил, однако теперь, спустя годы, приобретя знания и изучив историю языка, в котором жили мифы и колдовство, он перестал смеяться. Ему только было непонятно, почему с накоплением знаний он принимал все ближе к сердцу идею ежедневного воскрешения. «Как олень стремится к источнику, так душа моя стремится к тебе». Эти слова, вычитанные некогда в молитвеннике Кэтлин, пришли сейчас ему на ум, и он ощутил беспокойство, словно его ранила их красота.
